Блокадница

«Жителю блокадного Ленинграда». Такое удостоверение и знак недавно пришли почтой в наш городской Совет из Ленинграда. Адресованы они Лилии Кирилловне Михеевой.

Историк по образованию, она много лет преподавала гуманитарные науки в школе, была активным пропагандистом.

Сейчас ветеран на заслуженном отдыхе. На днях ей исполнилось 65 лет.

Наш фотокорреспондент М.Щаников запечатлел момент, когда председатель горсовета Н.Н.Никушин вручает Л.К.Михеевой знак и удостоверение.

… Ей повезло, когда успела выскочить из трамвая за несколько минут до того, как его разнесло немецким снарядом. Повезло, что не замёрзла в первую лютую и голодную блокадную зиму, повезло и тогда, когда пароходом переправляясь через Ладогу, чудом не угодила под бомбёжку и осталась жить.

Из воспоминаний о тяжёлых блокадных днях

Когда началась война, мне только-только исполнилось 15 лет. Накануне, сдав последний экзамен в школе, мы шумной толпой отправились на Невский проспект в кинотеатр, где шла новая кинокомедия с участием великого комика Карандаша. Хохотали до слёз над проделками клоуна. Возвращаясь вечером домой, шутили, вспоминали просмотренный фильм, смеялись весело и беззаботно. Не знали мы, что война, страшная и беспощадная, уже постучалась в наши двери…

Сразу же – на второй день войны – пришла повестка отцу. Всей семьёй собирали его на фронт. Вконец обессилевшая от слёз мать лежала на диване. Долго и тяжело переживала она разлуку с любимым и родным человеком, который с первых дней войны защищал Ленинград.

Стояло лето. Основной моей заботой было бегать по магазинам в поисках продуктов. Как-то вдруг резко всё пропало, люди толкались в очередях в поисках чего-нибудь съестного.

Дальнейшая жизнь в городе не предвещала ничего хорошего, поэтому по настоятельной просьбе отца, писавшего с фронта, мы решили эвакуироваться. Собрав нехитрые пожитки, сели в поезд и отправились… Но добрались лишь до станции Угловка, в нескольких десятках километров от Ленинграда. Здесь состав остановился. Через три дня мы вернулись обратно, так как впереди были уже немцы.

Началась блокада Ленинграда: бомбёжки по несколько раз в сутки, изнурительные очереди за хлебом и постоянное чувство голода. Не знаю, сколько бы мы протянули, получая в день по 125 граммов чёрного хлеба, мокрого, как глина… В поисках его ходила на барахолку, выменивая добротные вещи. Ах, как жалко было расставаться с куском прекрасного розового шёлка, купленного мне мамой на выпускной вечер. Но голод не тётка… Зато с каким удовольствием мы с сестрёнкой уплетали заваруху из отходов муки, полученных в обмен на шёлк. Мама, глядя на нас, тихо лежала на кровати, а по щекам катились слёзы. «Вкусно?» - спросила она, и мы разом ответили: «Очень!». Вот поэтому, наверное, ещё с войны у меня особое уважение к хлебу. Как его не хватало блокадному Ленинграду!

Возвращалась как-то от своих знакомых. Жили они обеспеченно. Накормили меня, да ещё и домой, словно драгоценность, несла я два ломтика хлеба. Но увидев на углу улицы старика, просившего милостыню, остановилась. Глаза у него ввалились, кожа обвисла. Я развернула, не раздумывая, бумагу и протянула ему ломтик. От удивления и радости, что ему подали не деньги, не вещь, а хлеб, он опустился передо мной на колени и долго-долго благодарил.

Но было и другое, когда, обезумев от голода, потеряв чувство разума, какой-нибудь юнец вдруг подбегал к прилавку и, схватив прямо с весов кусочек хлеба, тут же засовывал его в рот и съедал на глазах у всей очереди. Его били, оскорбляли, но всё было уже напрасно.

Отчаянье овладевало тогда многими. Вот и наша семья была уже на грани безысходности и долго бы не просуществовала, если бы в школе, где у нас находилась квартира, не разместился госпиталь. Туда-то я и устроилась санитаркой. Для меня, пятнадцатилетней, госпиталь стал моральным и физическим испытанием. С передовой день и ночь привозили раненых. Больно было смотреть, как мучаются от ран и умирают сильные, талантливые люди. Как-то кормила я с ложечки молодого солдата с тяжёлым черепным ранением – часы его были сочтены. Разговорились.

- Я скрипач, учился в консерватории, - поделился он. – Каким же я стал немощным, даже кормят с ложки.

Да, кто знает, если бы не война, быть может, стал бы он великим музыкантом…

Иногда, правда, очень редко, приезжал с фронта отец. Я жадно слушала его, а он, будто зная, что не вернётся, всё повторял:

- Слушай, Лиля, и запоминай. У нас там все герои, но балтийские моряки сверхгерои. Русский человек терпелив, его долго не вывести из себя, но уж если так случится, то он крушит всё. Вот почему охотно шли мои бойцы в рукопашную. Ярость заглушила чувство самосохранения. Особенно отличались этим моряки. Не зря их прозвали «чёрной смертью».

Работа в госпитале буквально изматывала, но это была поддержка мне, и всей семье. После дежурства помогала на кухне и получала за это то кастрюльку супа, то банку консервов, то сушёный картофель. Когда госпиталь эвакуировали, снова остались на голодном пайке. Погиб отец от разорвавшегося снаряда. Узнав о его смерти, мать, у которой здоровье и без того было подорвано, слегла и уже не встала. Перед этим позвала меня к себе, долго-долго смотрела на меня, а потом тихо сказала: «Прости, что я родила тебя на муки».

Осталась я с восьмилетней сестрёнкой одна. Вставая утром, я ощущала, что уже плохо хожу, держусь за стенку. Апатия, безнадёжность всё больше и больше овладевали мной. Однажды всё же решила пойти в роно. Родители мои работали учителями: может, коллеги помогут, подскажут? Помогли, не бросили в беде. Определили нас с Алей в детский дом. Но и там сытой жизни мы не видели. Голодные, истощённые до неузнаваемости, дети не играли, не шалили, даже есть не просили. Одни просто сидели на стульях, другие – лежали. И только глаза, серые, грустные, скорбно смотрели на окружающий мир.

Весной 1942 года по единому пути – «Дороге жизни» через Ладогу нас эвакуировали. Как мы остались живыСлучайно. Ладогу бомбили через 20 минут. Из 10 пароходов с людьми из блокадного Ленинграда по статистике доплывало только два. В числе таких счастливых оказался и наш. Затем нас везли поездом. Составы подолгу стояли на станциях. Деревенские женщины бежали к нашим вагонам, и, не отрываясь, смотрели на нас, плакали, не скрывая слёз. Видели ли вы фотографии узников Освенцима? Вот на них были похожи и мы.

Потом ещё долго блокадный Ленинград с завыванием сирен и звуком метронома по радио, с холодом вспоминался мне ночами на Ярославщине, куда перекочевал наш детский дом…

Рассказ записала Л.Митина

Газета «Ленинский завет», 1991 г.