БОЛЬШИЕ ПОЖАРЫ В ГОРОДЕ (По описанию протоиерея собора Димитрия Смирнова)
Первый пожар произошел 26 августа 1839 года. Выгорело полгорода (от городской управы до Титова, до дъякона Венедикта Лесоклинского, все Селище и Набережная улица). Пожар дошел до Елизаветы Пётровны Аханиной (Мытная ул. рядом с Козелковыми).
Загорелось у мещанина Якушева на чердаке. Он жил против казначейства, имел большие ворота. А кто говорит, что дети Федора Титушкова ракеты пускали.
Началось ночью в 12 часов, а к утру уже все очистилось. Стройка была плотная, хотя и старая. Где жил Баребашин, то горело два раза (взяло, видно, вкось к собору).
Второй пожар случился в июле 1846 г. Начался он в первом часу ночи в амбаре купца Ивана Рогова от извести, которая от сырости воспламенилась. (Дом, где теперь церковный о. Сергея Колтыпина, был раньше Титушкова Николая, их семья была озорная. Был слух, что они летали по воздуху, но я не помню. Рогова дом был рядом, тут и сарай стоял). Что сгорело? Такой записи у меня нет. Но пожар был зловещим.
У В. М. Гусева записано: сгорело 12 церковных лавок, 133 деревянных дома и 2 каменных, 105 общественных лавок и 2 каменных, общественных дома (из донесения тверского гражданского губернатора Николаю I).
Третий пожар полыхал в 1872 г. в ночь с 17 на 18 ноября. Выгорела надворная постройка у Н. Н. Комендантова, св. Троицкой церкви о. Александра Сиверцева, Петровых и Кудрявцева. У Комендантова сгорело: 2 сарая и погреб, у нас (Дим. Смирнова. —. Б. К.) — хлев, погреб, стог сена, байдак, каретник и баня; у Шварца — 2 сарая, конюшня с сеном и лошадьми, каретник и 2 дровяника; сгорел дом Андрея Кудрявцева (кабак).
Мы только накануне плотников рассчитали. Байдаку сколько погорело! Сгорел и стог сена, который недавно перевезли. У Ивана Павловича Петровых (подвальный у Шварца) приехал работник со Внуковского спиртзавода. Пошел ночью на сеновал с цыгаркой. Пожарные скоро приехали. Воду возили купеческие лошади. Из дому мы все вытащили, Павел, дьячок, стал и полы разбирать. Говорит, что в Красном Холме так дом спасли. А усердные бабы наберут целый подол посуды фарфоровой, фаянсовой и стеклянной да и носят бегом к забору Казимировой. Подбегут и высыплют, словно картошку. Почти все перебили старательницы. Попа моего доктор Залеский завернул в свою шубу енотовую и отнес до Казимировых без чувств. Ребят двоих (Павла и Марию) сначала снесли через два дома на почту к Обруцкому, а какстало и почту засыпать «галками», то понесли с ревом на Соколиху к казначею. Пристроили их, как телят, в уголку. Казначейша принесла им конфет, пряников, всю ночь не отходила... А дедушку (что хорошо кричал по-поросячьи) забыли в комнатушке, рядом с кухней. Все уже из дому вынесли, а он спит глушня; ему было около 90 лет. Снял рубаху, смотрит на огонь во дворе да повторяет: «Я говорил... я говорил!..». А сам не идет, упирается. Обезумел старик. Ему дали в руки игрушку (льва большого) и увели на почту, а там уже на почтовые тройки складывают конторское имущество. Отвели старика к Павлу Матвеевичу.
Одна женщина заглянула в русскую печку, а на шестке кукла в платье; повязана платком и детское пальто надето (играли дети). Тут она реву на весь пожар наделала, качает, кричит...
Мясник Петр Антропов через огонь в хлев вошел и вытащил из угольника свиней. Руки в голицах, голову шубой завернул... Жара!.. А бедные куры так прямо летят в огонь, — жалко!
Троицкий учитель, Костя Судаков одной рукой кованные сундуки из амбара таскал, а в них пудов по 7-10 было. Все удивлялись: откуда только сила берется на пожарах?.. Там стояла большая икона Тихвинской Божией матери. Он упал на колени, — спаси, говорит, нас, заступница!.. Вынул ее из киота и понес кругом пожара, и... стало стихать.
Воды было мало, грязью бросали, спасибо все купечество было, да и ветра не было. Боялись, чтоб спиртовой склад (20 саж.) не загорелся, тогда бы опять полгорода вычесало. Ф. И. Максимов не разрешил разорять амбарушку, а то бы открылся его дом, он уже загорался.
Содержимое наливочной у Шварца спасатели все вытащили к забору. Самойловские мужики тащат бутылки с наливкой, вышибают пробки и пьют на ходу, а остальное прямо валят на землю (бутылки, четвертные, бочонки). Наливка течет ручьями, а тушители все уже пьяные, на корточках припали к ручейку, словно тараканы, ругаются: рты разинули…
Воинский начальник прислал всю команду для охраны имущества, те тоже бросились к наливке. Но самойловские не пускают: мы, говорят, взялись!., мы охраняем, мы тушим, мы и отвечаем, а сами сидят та карачках и язык не шевелится.
У всех ведь в кладовых всегда был запас годовой с крещенскойярмарки: и свечи, и мыла, и сахар, чай, сушеная рыба, настойка... Все растащили, не спасли спасатели...
— Ну, мамаша стихает!.. говорит утром казначейша.
— Садись чай пить. Дом остался, а остальное наживете...
А легко ли наживать-то было?! Всю жизнь маялись.
Четвертый пожар был около 1880 г., в августе. Сгорело 7 домов и более 12 надворных построек (на углу Ярославской и Исаевской улиц, напротив женской прогимназии, рядом с садом Казимирова, где стояла мелочная лавочка и на углу —большой в пять окон дом детского приюта Александра Ивановича Весского, дальше новый дом Казимировой, дом Груздевой; против нее на другом порядке: дом Плешакова, большой амбар на углу Носина и завернув на Ярославскую, дом в пять окон Носина и сараи).
Загорелось ночью у Груздевой от самоварных тушеных углей. К утру все сгорело буквально дотла, долго ожидал помощи концертный рояль фирмы «Беккер» у Казимировой-Страшковой. Она преподавала музыку. Наконец, начало рвать струны. Многие плакали, глядя на невежество смеявшегося народа, не хотевшего выносить музыку. Я был на этом пожаре. Набат у Троицы скоро разбудил людей, но как всегда, не было путнего руководителя.
Пятый большой по жар произошел на Пасхе среди бела дня. Вы горело на Соколовой горе более 10 домов (за домом фельдшера Якова Ивановича Иванова). Троицкая матушка (видимо, жена священника Александра Сиверцева — Б. К.) идет с именин Ф. А. Дрызлова (жил по Вологодской ул. у Еловой гривы, после дом Ольшвангера, Фридерикса) да кричит: «Караул!». Пожар виден как на ладони. А на именинах пьют и горя мало. Послали двух городовых за пожарными. Михаил Первухин кричит караульному на каланче: «Звони, пожар!» А тот ни с места. Взбежал сам туда, а там лопата в шубе стоит...
Приехали на пожар, но лучший насос «Англичанка» не берет. Долго бились, пока не обнаружили чулок в клапане. На машинах было удобно весить для просушки белье… (была соответствующая корреспонденция в газ. «Свет»).
Шестой пожар вспыхнул 22 июня 1888 года. Начался ночью. Горели дома Пояркова... (угловой большой дом в семь окон от Казанской церкви и два двухэтажных, в которых размещались номера и арестантская). Сгорели дотла и дома, и надворные постройки.
Пожар угрожал принять огромные размеры, так как здесь была сосредоточена масса бумажных дел канцелярии и архивов. Напротив (от Казанской церкви): дом А. Н. Виноградова — типография, рядом дом, где квартировал следователь и член суда, против - почта, контора, архивы, дом Комендантова - квартира нотариуса Родзевича, канцелярия, архив, затем дом Казимировой, квартира судьи И. Д. Образцова, на углу огромный двухэтажный дом, где внизу помещался окружной суд (архивы), вверху земская управа (архив), воинское присутствие и земская библиотека, в которой насчитывалось до 30000 книг, журналов, газет. Этот дом более 10 раз загорался, был одет брезентами и войлоком. Его было необходимо спасти, что и удалось сделать, несмотря на то, что А. Н. Виноградов просил пожарных покрыть брезентом его дом.
Я бегал в больницу и едва выпросил там ручной малый насос. Спасибо прудам, в коих воды было много (около Троицкой церкви, на площади находился пруд, другой — у Сиверцева, третий — у Казимировой). А на общественный пруд даже подъезда не было, да и сам пруд вообще не числился много лет.
Я вскоре уехал на службу. О новых пожарах пусть напишут другие очевидцы.
Сбор новостей
