Плацкартный билет до детства

100-летию начала профессиональной деятельности незабвенного деда моего, Журавлева Ивана Петровича, посвящаю.

7 июля 2019 года

Иван – крестьянский сын.

Сколько лет, так или иначе, в сознании русских культивировали бесполезность знания своих корней! Что мы знаем о себе? Нет, не о себе родимых как индивидуумах, а о себе как гражданах своей страны, потомках тех, кто знал о своих предках все, но не передал эти знания своим детям в силу разных обстоятельств. Наши родители закономерно стареют раньше нас. Приобретенная жизненная мудрость заставляет их оглядываться в прошлое, ушедшее навсегда. Они это понимают, в отличие от нас, для которых еще не пришло время подобных мыслей, или внешние обстоятельства не подтолкнули на рассуждения о том, кто мы в этой жизни, какое место занимаем? Всегда ли материальных благ и внешнего благополучия довольно для полного счастья и уверенности в себе, которую может дать человеку самодостаточность, да и как к ней прийти? Многие даже ни разу не задумывались об этом за всю свою жизнь, а ведь в любой приличной российской семье, не важно, крестьянской или дворянской, считалось долгом не посрамить фамилию и в мирное время и в лихую годину.

Начало ХХ века. Россия – аграрная страна, в которой происходит мощный экономический рост, развивается промышленность, различные ее уголки связывают нити железных дорог, без которых мы не мыслим нашей жизни, а тогда стальные магистрали только начали покрывать густой сетью бесконечные просторы нашей необъятной Родины. Центральная часть России не исключение. Здесь, на территории Тверской губернии, ведется строительство участков Савеловско-Мологский хода, благодаря которому был образован объездной путь между двумя Российскими столицами, сыгравший важную роль в судьбе блокадного Ленинграда.

Но вернемся в начало прошлого столетия и заглянем в одну самую обычную крестьянскую семью, которая проживала в деревне Дмитровке Тверской губернии близ реки Лойки.

 Лето 1905 года было таким, что в Иванов день сенокос шел полным ходом. Раннее утро, наступившее следом за теплой ночью на Ивана Купала пришло в крестьянские избы с обычными для того времени года заботами. Солнце еще не успело осветить верхушки деревьев, а Красавцевы: Петр и его беременная четвертым ребенком жена, Александра, отправились на покос. Они миновали деревню, по широкому скошенному лугу дошли до перелеска, за которым перед ними раскинулся зеленый океан поспевшего травостоя, с нетерпением ожидавшегося усердного косаря. Оставив свой скромный обед в тенечке, как и другие жители Дмитровки, Красавцевы принялись за дело. Зазвенели косы, укладывая валки, заработали грабли, разбрасывая траву на просушку… Каждый человек в такой работе, как незаменимая шестеренка в хорошем часовом механизме, заведенном на определенное время, раньше которого остановиться никак нельзя. Но вот заминка, Александра почувствовала, что работу придется отложить, у нее начались роды. До деревни самой не дойти и провожать ее некому, да и некогда. Добралась до ближайшей копны сена. Там она ранним утром и родила своего второго сына. После полежала несколько часов и принялась снова ворошить сено. Домой в деревню вернулись к вечеру с прибавком. Над именем новорожденного думать не пришлось, ведь он родился в Иванов день. Вот так и начал свою жизнь Иван Петрович, ставший Божьей благодатью и прочным каменным утесом всем родным своим и близким.

Время шло. Семья Красавцевых, как и большинство российских семей начала ХХ века, прирастала детьми. После Ивана родилось еще двое: Антонина и Николай. Старшие из детей, Шура и Варвара, закончили обучение в церковно-приходской школе. Настала очередь старшего брата Василия, который отличался определенной оригинальностью. Это теперь поход ребенка в первый класс - целое событие, праздник, в котором стремятся принять участие все родственники, а в то время отправили крестьянского сына, он и пошел сам, не отрывая взрослых от обычных дел. Василий в школе должен был представиться по фамилии, но перед ним это делали другие ребята, один из которых назвался Лебедевым. Так наш молодой человек решил соврать и присвоить себе тоже птичью фамилию, сказав, что он Журавлев. Детская шалость стала причиной магического превращения не только Василия Петровича Красавцева в Журавлева. Все младшие дети: Иван, Антонина и Николай тоже стали носить эту фамилию, несмотря на то, что их родители Петр Яковлевич и Александра Арсентьевна так и остались Красавцевыми. Одному Богу только известно, что заставило родителей промолчать, принять все как есть, а может седьмое чувство, интуиция, ведь Россия стояла на пороге грандиозных перемен…

Став учеником церковно-приходской школы, вероятно, это было в Делидино в 7 км от Дмитровки, Иван старательно учился. Он впитывал в себя все, что могли ему дать преподаватели и духовные наставники. За время обучения Иван смог выработать красивый почерк, который по-настоящему был зеркалом его замечательной души всю жизнь. Четыре года обучения в церковно-приходской школе, к сожалению, стали для него чуть ли не единственным опытом школяра. Жизненным премудростям и устройству быта учился, как и все, от старших и умел очень многое. Он хорошо понимал и любил природу, знал все окрестные леса, ловко управлялся с природным материалом. До сих пор целы берестяные корзины, сплетенные его руками более 60-и лет назад, и как семейная реликвия, хранится его легкий плотницкий топор, которым он мог сделать все что угодно.

Дальше судьба распорядилась по-своему. Первая Мировая, революция, Гражданская война не позволили ни прогнозировать дальнейшего развития событий, ни тем более, строить даже самых незамысловатых, конкретных планов на ближайшую жизнь. Что делать простому пареньку четырнадцати лет отроду, когда власть меняется, отношение к хозяйствованию на селе становится непривычным, непонятным, часто вовсе непринятым российским крестьянством?

Путевка в жизнь.

К 1914 году, перед началом Первой Мировой войны, согласно плану развития железных дорог Российской Империи, успевают построить около 33 верст (35 км) пути стальной магистрали от Красного холма до Овинищей, поселка железнодорожников, появившегося на карте в 1913 году рядом с деревнями Софрониха и Попадино. Линия проходила вблизи многих деревень и сел, и Дмитровки в том числе. Оттуда на железную дорогу в качестве простого путевого рабочего и подался в 1919 году Иван Журавлев - крестьянский сын, с самого рождения своего прочно вросший корнями в родную землю. Вероятно, на выбор его повлияло сформированное еще в царской России отношение к железнодорожникам как серьезным, хорошо обученным специалистам, уважаемым людям с хорошим достатком. Своя особая культура профессионального сообщества, способного существовать даже в самой глуши не могла не привлекать молодых людей. С раннего детства приученный к труду, Иван не боялся работы и весь без остатка отдавался выбранному делу. Именно с этого времени начался отсчет пикетных, верстовых, а затем километровых столбов, настойчиво отмерявших профессиональный путь будущего высококлассного путейца. Не сразу он начнет узнавать под покровом ночи, какой пикет проезжает на поезде «Москва Бутырская - Ленинград» по дорогой сердцу дистанции пути, понимая, в отличие от беспечных пассажиров, где приятные покачивания вагона выдают требующие внимания участки дороги. Пока Иван рабочий. Он должен уверенно держать в руках щебеночно-коксовые вилы, подсыпая щебень, ловко управляться с декселем, затесывая шпалы и забивая пучинные карточки, орудовать костыльным ломом, извлекая вручную костыли из шпал, уметь уплотнять балласт ручной маховой подбойкой. Ему предстоит стать стойким и привычным к любым капризам погоды, будь то проливные дожди или лютые метели, трескучие морозы или изнуряющая жара. Пройдет более десяти лет, прежде, чем он, набравшись должного опыта, сначала станет бригадиром путейцев, обслуживающих путь в районе родной Дмитровки, затем дорожным мастером на участке дистанции, проложенном уже не по Тверской, а по Новгородской земле от поселка Пестово до станции Приданиха.

Семья Журавлей.

 Все шло своим чередом, но ведь молодость дана человеку не только для того, чтобы обеспечить себе безбедную старость. Не одна осень окрасит Тверские леса яркими красками, превращая их в расписные терема, не одна зима покроет поля пышным снежным покрывалом, не одно лето будет насквозь прогревать вековые ели и ласкать солнечными лучами разнотравье покосов, пока не придет та весна, которая заставит сердце молодого состоявшегося мужчины биться по-особенному. Своя собственная семья, настала пора задуматься и об этом! Неподалеку от Дмитровки располагалась деревня Лойка. Здесь Иван встретил свою будущую жену, Марию Ивановну, семья которой переехала сюда в 20-х годах прошлого столетия с Невского проспекта из измученного последствиями Гражданской войны Петрограда. Теперь уже трудно сказать, кто из них на кого взглянул первым, но любовь друг к другу и взаимное уважение они пронесли через всю свою жизнь.

Россия! Какой она была в 1913 году, и какой стала к концу 20-х годов ХХ века? Две разные страны, два непохожих государства! Годами из людей будут вышибать разными способами веру в царя и отечество, веру в себя, свои силы, стремление к самостоятельности и независимости. Многие традиции на долгие десятилетия большинством будут забыты, и лишь незначительной части российского населения  посчастливится надежно спрятать от постороннего взгляда и сохранить дорогое сердцу наследие предков.

Иван и Мария оба были из больших семей. С раннего детства, привыкшие к задорным голосам младших детей и посильным заботам о них, к наставлениям старших братьев и сестер, они и сами стали родителями троих детей, не считая первой дочки, Тони, жизнь которой, из-за перенесенного ею в младенчестве воспаления легких оказалась невероятно короткой, длинной всего в шесть недель. В середине 30-х годов Иван Петрович становится дорожным мастером и направляется из Дмитровки на станцию Приданиха со всем своим семейством, успевшим увеличиться к тому времени. В 1931 году у Журавлевых родилась старшая дочь, Валентина, а в 1933году сын Николай, который став взрослым продолжит династию железнодорожников. Младшая дочь, Людмила, появится на свет гораздо позже, весной 1945 года. Здесь, на станции Приданиха, в железнодорожной казарме, от которой теперь мало что осталось, семья проживала до лета 1951года. Удивительно то, что должность Ивана Петровича своеобразно закрепилась за Марией Ивановной. В русских деревнях был интересный обычай называть замужнюю женщину созвучно имени мужа так, чтобы не возникало вопроса, чья она жена. Скажем, жену Егора называли Егорихой, жену Николая – Колихой. Но к Журавлевым, на этой глухой станции среди вековых елей, относились с уважением, поэтому Мария получила прозвище не Ваниха, а Мастериха, то есть жена дорожного мастера. После переезда в Овинищи, где Иван Петрович будет назначен старшим дорожным мастером дистанции пути, в поселке всю семью станут называть Журавлями, и спасибо тем, кто до сих пор помнит это.

(Группа работников железной дороги Приданиха 1945-1950гг)

Забота одна на всех.

Дети росли. К лету 1941 года Валентина закончила третий, а Николай первый класс школы в Быкове, что расположено в двух километрах от станции Приданиха. Привычные преодолевать такое расстояние от дома до места учебы каждый день, они не оставляли этого занятия и в каникулы, поскольку на станции детского населения было совсем немного. Кроме Журавлевых в казарме жили только две семьи Беляевы и Самолетовы, да и сотрудники железной дороги, в основном, были жителями окрестных деревень, откуда на стацию приходили известия о том, что творится в стране. Так случилось и в июне 1941 года, когда вернувшись, домой из Быкова, где их сосед работал начальником почты, Валентина с Николаем сообщили матери о начале войны с Германией.

Все поменялось в сознании людей. Прежние тревоги, касающиеся собственного благополучия и семейного уклада, отошли на второй план. Первоочередной стала одна общая на всех забота выстоять в этой страшной войне, направленной на уничтожение могучей державы и истребление ее народа.

Враг стремительно наступал по всему западному направлению, несмотря на ожесточенное сопротивление советских войск, оккупируя города, села, деревни. В конце августа 1941 года Мга оказывается занятой фашистами, и по основному железнодорожному пути прерывается сообщение между Москвой и Ленинградом. Весь груз военных перевозок пришелся на объездной ход Москва – Пестово – Хвойная - Ленинград. По земле, на которой проложена эта ветка, не ступала нога захватчика, но немцы, понимая стратегическую значимость этой железной дороги, методично обстреливали и бомбили воинские эшелоны, санитарные, пассажирские и грузовые поезда, узловые станции, железнодорожные мосты, поселки и близлежащие деревни. В сентябре 1941 года на перегоне Хвойная-Кушавера был разрушен железнодорожный мост. Регулярное движение поездов прекратилось более чем на трое суток. За это время на участке от Сонкова до Хвойной образовался затор, все станции были забиты эшелонами, доставка боеприпасов и продовольствия фронту и Ленинграду приостановилась. В течение 75 часов мост в условиях непрекращающихся обстрелов и бомбежек был заново построен. Каждый железнодорожник на своем посту головой отвечал за порученную ему работу, вверенный участок пути, по которому должны были бесперебойно идти поезда. Военную обстановку, складывающуюся здесь, в сводках Информбюро характеризовали как несущественные бои местного значения. Что же скрывалось за этой лаконичной фразой? Местные жители всю войну были свидетелями множества смертей от тяжелых ранений, сами подвергались смертельной опасности.

У Журавлевых ближайшие родственники жили в Ленинграде. Брат Ивана Петровича, Василий, в начале войны был эвакуирован на Урал вместе с оборонным заводом, на котором работал, а его жена Наталья вместе с детьми: Катей, Зиной и Валей в Дмитровку. Однажды, здесь на стации, они попали под налет вражеской авиации, которая с поразительной пунктуальностью бомбила Сонково и Овинище-1. Очередная скинутая немцами бомба угодила в железнодорожное полотно и разворотила деревянные шпалы в клочья, которые отлетали в разные стороны со страшной силой. Наталья, спасая детей, сама не смогла уберечься. Кусок разорвавшейся шпалы ударил ее в верхнюю часть ноги, что вызвало перелом шейки бедра. Отсутствие необходимой медицинской помощи привело к гангрене и гибели еще молодой женщины, у которой осталось трое детей. Узнав обо всем, Иван Петрович забирал двух младших детей, Катю и Валю, в свою семью, а Зина устроилась работать на железную дорогу и жила в семье его сестры, Антонины, вблизи Дмитровки в казарме 321км. В Ленинграде оставалась еще одна семья, судьба которой не давала покоя Журавлевым. Это были Кудрявцевы: Анна, старшая сестра Марии Ивановны, ее муж Николай и две дочки: Шура и Нина. Уже в июне родители испытывали страх за своих детей, и отправили их к родственникам в район Пестово, где судьба распорядилась по-своему. Шура начала работать, а Нина, побывав короткое время то у одних, то у других родственников, в конечном итоге оказалась в детском доме. О ней никто ничего не знал, но господин случай и неравнодушие, участливость сельских жителей к судьбе знакомых им людей, позволил все изменить. Узнав, где находится ребенок, Иван Петрович отправился за Ниной, которая воспитывалась в его семье до совершеннолетия. Родители этих двух девочек погибли в первую самую страшную блокадную зиму, о чем взрослые долго не находили сил рассказать им. Так семья Ивана Петровича стала еще больше, и школу в Быкове стали посещать пятеро ребятишек: Валя большая, Коля, Катерина, Валя маленькая и Нина. Сестры, усердные в учебе, часто сердились на брата, который с детства обладал отличной памятью, и мог позволить себе нечасто выполнять задания учителей, демонстрируя при этом на уроках блестящие знания. Эту свою природную способность он сохранил на всю жизнь. Многие дети в нашей семье проходили испытание его экзаменовками, и я не исключение.

После прорыва блокады из Ленинграда стали приходить эшелоны с ленинградцами, и Нина, надеясь на приезд родителей, не пропускала ни одного. Сколько поездов она встретила, сказать теперь уже некому, известно лишь то, что однажды, когда проходил очередной ленинградский состав, девочка спросила: «Тетя Маня, все едут! Почему же наших все нет и нет?» И только тогда, Мария Ивановна, крепко прижав к себе племянницу, ответила ей: «Не жди больше, Нинушка, не приедут наши. Мама с папой умерли еще зимой 41-го, а мы с дядей Ваней не знали, как сказать тебе об этом». Чтобы понять чувства обеих в это мгновение, такое надо пережить! И ведь подавляющему большинству наших соотечественников за период войны было суждено испытать горечь потери родных и близких.

Не забывали Журавлевы и про семью родной сестры Марии Ивановны, Валентины, муж которой пропал без вести на фронте, а она во время войны проживала в Пестове с детьми, Анатолием и Лидией. Здесь в прифронтовом поселке с началом войны возникла проблема пополнения продовольственных складов, поэтому были введены карточки и установлены продовольственные нормы. На улицах поселка можно было встретить людей с признаками алиментарной дистрофии. Конечно, огороды были почти у всех, но не было никакого семенного запаса, вырастить овощи было не из чего.

Иван Петрович не был на войне, не участвовал в боевых действиях, но при этом и он и его домочадцы все время находились в смертельной опасности. Сам он регулярно участвовал в восстановлении разбитого в результате авианалетов железнодорожного полотна, приходилось проводить работы и под обстрелами немецких самолетов. Регулярные налеты немецкой авиации на объекты железной дороги, лесообрабатывающий завод в Пестове начались с августа 1941 года. Штурмовики летали настолько низко, что прячущиеся по кустам женщины с детьми могли разглядеть лица летчиков, которые на бреющем полете расстреливали все, что попадало в их поле зрения на пути к Пестову. Затем за дело принимались бомбардировщики.

От Приданихи до железнодорожного моста через Мологу, который пытались разбомбить немцы, не более 20км. Здесь на перегоне Пестово-Приданиха поезда часто попадали под бомбежку. Осколки рвущихся снарядов и бомб разлетались, угрожая всему живому. Во время одного из таких налетов авиабомба взорвалась в пределах станции Приданиха. Один из ее осколков пробил входную дверь в казарму, расположенную неподалеку от железнодорожного полотна. Пролетев в жилом помещении еще на какое-то расстояние, он отсек верхушку от фикуса, который из-за этого сильно разросся вширь. В 1951 году вместе с Журавлевыми в товарном вагоне это растение перевезут в Овинищи, где в казарме 327км оно всю оставшуюся жизнь будет напоминать хозяевам о военных днях, прожитых в прифронтовой полосе.

 Велика Россия, но нет на всей ее необъятной территории ни одной семьи, которую не коснулась бы война. Люди, превозмогая боль от утрат и потерь, позабыв усталость и сон, для борьбы с врагом отдавали себя без остатка. Работая для фронта, они сами должны были решать бытовые проблемы в условиях перехода экономики страны на военные рельсы. И они это делали, рассчитывая только на самих себя: сеяли, пахали, растили и учили детей, не смотря ни на что. У всех была одна цель – выстоять в этой страшной схватке любой ценой!

 Мужество, стойкость и самоотверженность наших соотечественников на фронте и в тылу, стали фундаментом для коренного перелома в ходе Великой Отечественной войны, за которым началось освобождение родной земли от оккупантов, многие из которых сдавались в плен. В Пестове, на территории лесообрабатывающего завода, был создан лагерь для военнопленных немцев, которых задействовали на различных работах. Жители привыкли и не боялись их, даже, иногда, давали им еду, проявляя милосердие. Теперь невозможно сказать при каких обстоятельствах, но однажды, один из пленных принес своим соплеменникам мешок картошки, выросшей на огороде Ивана Петровича и Марии Ивановны, и это при том, что Журавлевы потеряли близких родственников в блокадном Ленинграде. Как-то раз, осенью, немцев привезли на восстановительные работы на станцию Приданиха. Один из них подошел к казарме, рядом с которой был большой огород, с надеждой на понимание, что от той картошки, которую копают хозяева, зависит его жизнь. Простые русские люди пожалели его, не смотря ни на что. Когда пленный заметил детей, высыпавших из дома поглазеть на живого фрица, сразу понял, что здесь и без него есть, кого кормить. Тогда он снял с пальца тонкое золотое обручальное кольцо, на внутренней стороне которого были выгравированы буквы N. Z., вложил его в руку Марии Ивановны, быстро, как только смог, взвалил на спину мешок с картошкой и тут же ушел. Это «приобретение» хранилось в нашей семье до 1989 года.

Фронт все дальше и дальше откатывался от Савеловской глухомани. Перестали греметь зенитки в Сонково, Овинищах, Пестово. Люди почувствовали уверенность в победе. Теперь, продолжая работать на фронт, надо было постепенно налаживать мирную жизнь. Развороченные снарядами и бомбами огороды, в которых были отрыты окопы и траншеи, приобретали свой привычный для землепашца вид, восстанавливались или отстраивались заново уничтоженные врагом дома, приводились в должное состояние все пострадавшие объекты железной дороги.

9 мая 1945 года. Победа! Победа, которая стоила очень дорого для всей страны и для каждого. Великая радость великого народа проявлялась буквально во всем, находила отражение в любом, даже самом скромном событии. Чуть больше чем за две недели, 25 апреля, у Ивана Петровича и Марии Ивановны родилась младшая из Журавлей. Отец думал дать дочке имя Юлия, но соседская девочка, Нина Беляева, убедила дядю Ваню назвать новорожденную Людмилой. Взрослые, знавшие Журавлевых, звали ее просто Победницей.

Теперь страну ждал еще один мощный рывок, направленный на восстановление народного хозяйства. По всей стране от западных границ до Урала нужно было восстановить города, села, деревни, землю, изуродованную войной, накормить, одеть и обуть людей, дать возможность детям, повзрослевшим с началом войны, доучиться.

У Журавлевых в первые послевоенные годы все пятеро старших детей окончили семилетнюю школу и один за другим отправились учиться в Ленинград. Нина, Катерина и Валя маленькая, получив профессию, остались в Северной столице. Они вернулись в свои уцелевшие в блокаду, дома, и это обязательно должно было случиться, ведь отсюда их эвакуировали во время войны. Валентина старшая решила поселиться в Приозерске Ленинградской области, и только Николай, окончив железнодорожный техникум и отработав положенное по распределению время в Ярославле, вернулся на родину. Здесь, будучи приписанным к Сонковской дистанции пути, он начал работать помощником машиниста в Овинищах, а со временем в Сонково. Постепенно, километр за километром, набирая колесный стаж, повышая свою квалификацию, он стал машинистом паровоза. Спустя годы, шагая в ногу со временем, которое требовало больших мощностей, чем паровая тяга, Николай становится машинистом первого класса, живым свидетелем и участником эволюции локомотивной тяги, он управляет тепловозами и электровозами. Как и его отец,он ни на день, ни на час не изменил выбранному в юности делу и посвятил всю жизнь железной дороге. Начав свою профессиональную деятельность в Центральной России, Николай продолжил ее в самой западной точке страны, в Калининграде, где проработал до выхода на пенсию.

Казарма 327 км.

Первое июня 1951 года. На станцию Овинище-1 прибывает сборный товарный поезд, один вагон в котором предоставлен для переезда из Приданихи семье Журавлева Ивана Петровича. Лязгнули металлом сцепки, состав остановился. Удивительно как природа помогает иной раз человеку запомнить вехи значимых для семьи событий, тогда как не случись чего-нибудь необычного – никто бы и не смог точно сказать, а тем более передать потомкам, конкретных дат, определяющих окончание одного и начало другого жизненного этапа. Вот и в этот день в проем отодвинутой двери товарного вагона Журавлевы наблюдали, как станция встречает их, покрытая белой пеленой снега, словно нетронутая пером чистая страница, на которой будут отображены события следующих двух десятилетий жизни.

Вагон отцепили от поезда и отогнали в тупик, который находился за переездом на Софрониху. Здесь железнодорожное полотно проложено в выемке, и на высоком откосе справа по ходу на Москву, стояло здание казармы 327 км, где в одной из квартир и поселилась семья Журавлей. В разное время их соседями были Березкины, Бомбины, Румянцевы, Федюковы, Кудрявцевы. Здесь же, в казарме, располагалась табельная и артельная, где по утрам собирались рабочие. И снова все как у всех: работа, устройство быта, заботы о детях…

 Из старших к родителям чаще приезжал Николай, который во время каникул работал кочегаром на паровозах. Такая практика была обязательной для каждого будущего помощника машиниста. Однако, каждое лето, в начале августа собирались все старшие, и тогда в День железнодорожника, у казармы устраивались танцы под патефон, который выносили из дома на крыльцо и приглашали всех ближайших соседей: Кругловых, Федоровых, Алексеевых, Красавцевых.

 Младшая дочь, Людмила, подросла и в 1952 году пошла учиться в школу в Попадино, где ее первым учителем стала Голованова Вера Сергеевна. Она росла вместе с соседскими ребятишками, которые всей гурьбой затеивали игры, совершенно непонятные современным детям. Зимой в высоченных сугробах они устраивали «снежные квартирки», откапывая пространства для комнат и сооружая в них предметы интерьера из снега. Старшие обучали младших всему, что умели делать сами. Так, Людмила научилась вышивать разными способами не от своей мамы, ее научили подруги из семьи Кругловых, Галя и Лида. Весной на Пасху Иван Петрович рядом с казармой обязательно устанавливал большие деревянные качели для всей ребятни, оказывающей на него магическое действие. Не бывало случая, чтобы проезжая по поселку на телеге, запряженной рабочей лошадкой дистанции по кличке Дымка по каким-то делам, он не набирал себе компанию из сельских ребятишек, предлагая им просто прокатиться. Про него так и говорили: «Сел на телегу один, а как по поселку проехал, так целую гурьбу собрал». Летом наступала пора грибов и ягод, за которыми дети ходили в лес сами, чего сейчас и представить невозможно. Пожалуй, не найдется ни одного современного родителя отпустившего, тем более отправившего своего ребенка, пусть даже не одного, в лес по грибы да ягоды без надзора взрослых. Эти дети справлялись, потому что росли самостоятельными, помогали друг другу и дружили по-настоящему. В свободное время они устраивали представления у казармы, где их заметила табельщица Соня Дмитриева и пригласила в Овинищенскую самодеятельность, лучше которой долгие годы не было во всей округе.

К этому времени Иван Петрович, имеющий знаки «Отличный путеец» и «Ударник Сталинского призыва», назначен старшим дорожным мастером дистанции пути. В его квартире установлен телефон, по звонку которого он должен был отправиться на работу в любое время суток. Обеспечивая безопасность движения, Иван Петрович в полной мере понимал ответственность за работу мастеров и рабочих-путейцев на каждом участке пути, поэтому по службе был неумолим, но старался думать о людях. Он, выросший в старшего дорожного мастера из путевого рабочего, мог помочь и делом и советом всякому, кто хотел стать настоящим профессионалом своего дела, мог и спросить с каждого за недобросовестное отношение к работе, так как понимал в путевой части решительно все. Отличная работа путейцев обеспечивала безаварийную и бесперебойную работу дороги, и все же в памяти младшей дочери, Людмилы, сохранились два чрезвычайных происшествия, случившихся в зимнее время года.

Зимы середины ХХ века существенно отличались от нынешних малоснежных. Не позднее пятого декабря устанавливалась настоящая зима, без оттепелей, с мощным снеговым покровом, сугробы наметало высотой до крыш сараев. Железную дорогу не могли полностью спасти от интенсивных снегопадов ни лесозащитные полосы, ни выставленные на открытых пространствах щиты, ни ручной труд людей на снегоборьбе. Для должного содержания путей всегда использовалась снегоочистительная техника. На снегоочистителях работали столько, сколько требовала погодная обстановка, иной раз по несколько дней подряд. Иногда очистить пути от снега было очень сложно. Так однажды снегоочиститель, толкаемый вперед паровозом не смог справиться со снежной массой и его развернуло поперек путей. Другое происшествие случилось на участке пути Приданиха-Сандово-Дынино. Здесь из-за перепада ночных и дневных температур не выдержал металл, и произошла разрывная деформация рельса под движущимся по пути товарным поездом с полувагонами, груженными углем. Паровоз и первые вагоны миновали опасный участок, остальные сошли с пути и оказались под откосом. Понятно, откуда дочь знала о таких событиях – отец и дома не переставал думать о работе.

(удостоверение к знаку «Почетный железнодорожник»)

 Такое отношение Ивана Петровича к своему делу не осталось незамеченным. Руководство Овинищенской дистанции пути Северной железной дороги представило его к высшей ведомственной награде. Весной 1959 года, во исполнение Приказа МПС №50 от 09 марта 1959 года, в Москве ему был вручен знак «ПОЧЕТНОМУ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКУ». Я не исключаю того, что у деда моего были еще какие-то награды. Однако, достоверной информации на этот счет не имею, так как многие его документы с силу разных обстоятельств не сохранились.

Уважительное отношение сослуживцев к Ивану Петровичу проявлялось во всем, в том числе и в предложениях руководства занять более высокую должность. Наверное, за всю историю найдется совсем немного случаев, когда человек отказывается от власти на любом уровне. Ни какие уговоры и доводы не помогли убедить моего деда стать руководящим работником в дистанции. Все аргументы начальников в пользу этой идеи разбивались о твердую позицию человека, не считавшего возможным становиться выше людей, которые, в отличие от него, окончили ВУЗы, а не четыре класса церковно-приходской школы.

В Овинищах живет свидетель событий тех лет, Павлина Яковлевна Лебедева, которая всю жизнь проработала путевой обходчицей в ПЧ-47. Сейчас она уже в почтенном возрасте, стала слаба глазами, не все может сразу припомнить, но я была рада увидеть человека, который долгие годы знал моего деда. Во многом благодаря таким долгожителям как она, мы можем наводить мосты во времени и более четко представлять себе жизнь в то время, в котором нас еще не было, а наши деды уже трудились на наше будущее.

Большинство железнодорожников вели свой быт согласно крестьянскому укладу. Они занималось сельским хозяйством, выращивая все, что только можно из имеющихся в арсенале семян, держали домашний скот. Все многочисленные заботы приходилось решать, конечно, в свободное от работы время. В любой сезон некогда было на печи лежать, но особенно горячей была пора сенокоса. Покосы в Овинищах отводились работникам железной дороги, как в пределах станции, так и на расстоянии от двух до пяти километров. Оттуда заготовленное сено нужно было доставить к дому на телеге за несколько ездок, и до поры до времени незаменимой помощницей в этом была станционная лошадь Дымка, или на машине, если удавалось договориться. Летом в сенокос день начинался особенно рано. Поднимались в три часа ночи, естественно, почти не ели и отправлялись с косами и граблями на отведенные покосы. В семье Журавлевых первыми уходили Иван Петрович с дочкой, Людмилой, после приходила и Мария Ивановна, которая задерживалась, чтобы подоить корову и отправить ее пастись в стадо. Косили за семафором, в направлении, к Ленинграду. Здесь на расстоянии двух километров от казармы им были выделены два участка по обе стороны от железной дороги и еще один в трех километрах по правую сторону от линии. Так, что путь от дома до места составлял около получаса. Еще один покос был вблизи Больших Овинищей. По росе, в утренней прохладе, предшествующей полуденному зною, они косили, разгребали сложенное в копны сено, разбивали валки. На это уходило несколько часов. После, глава семейства, не заходя домой, отправлялся к положенному часу на работу, а мать с дочкой снова ворошили и переворачивали траву, чтобы та лучше сохла. Затем и Мария Ивановна уходила, нужно было хлопотать по хозяйству, поэтому на какое-то время Людмила оставалась на покосе одна. Она, как могла, помогала своим уже не очень молодым родителям, которые к вечеру снова приходили. Отец, если мог, еще немного косил, а затем помогал жене и дочке укладывать хорошо подсохшую траву в копны. После все возвращались домой, где снова точились и отбивались косы для работы на следующий день, решались другие бытовые вопросы. И так в течение трех недель, если ведра, а то и больше.

Удивительно, как бытовые нужды железнодорожников связанные с заготовкой корма домашним животным, становились, как теперь говорят, решением ландшафтного дизайна. При подъезде к станции пикеты выкашивались, люди расчищали от ивняка и малинника отведенные им участки. Действительно, я помню, как с родителями мы ходили в лес за грибами, и путь наш лежал от казармы 327км за Колину будку, теперь она Ирина, но мне, тогда ребенку трех с половиной лет, в 70-х годах прошлого века ни что не мешало идти и даже бежать, высокой травы не было. Другая картина предстала передо мной в августе 2017 года, когда более чем через четыре десятка лет, я вновь оказалась в Овинищах. В голове моей даже промелькнула мысль о том, как это было возможно по такому травостою, и только спустя время, я поняла, что тогда все было по-другому. И коров в поселке набиралось целое стадо, и кормить их надо было, поэтому и травой ничего не зарастало.

Сухая жаркая погода хороша для заготовки сена, но отсутствие дождей в июле, самой макушке лета, и даже в августе, требовало заботы и на огороде, где растения нуждались в обильном поливе. И это на Овинищенской возвышенности, где никогда не было природных источников воды, а поселок всегда имел только колодезное водоснабжение. В особенно засушливые годы воды в колодцах хватало только на бытовые нужды. И снова спасала железная дорога. Вечерами, во время продолжительных интервалов в графике движения поездов, на пути устанавливали модерон. На эту однорельсовую тележку помещали две большие деревянные бочки и тащили их к месту заправки водой паровозов, к водонапорной башне. Здесь их наполняли и катили по рельсу обратно. Затем, отчерпнув из каждой бочки по три-четыре ведра, их сгружали на землю, и слегка наклонив, устанавливали на ребро круглого днища и перекатывали к огороду. Эти самые бочки знали не только однорельсовую железнодорожную тележку. Летом в них вода, а зимой то, что требовало этой воды – огурцы, капуста. Однако, прежде чем делать запасы на зиму, нужно было тщательно подготовить емкости для запаса продуктов в необходимом для семьи количестве. Бочки долго вымачивали в пруду, выкопанном в огороде, тщательно мыли, после чего наливали в них немного воды, укладывали верес (можжевельник), кидали зацепленные кочергой раскаленные докрасна железнодорожные накладки, плотно закрывали и оставляли на некоторое время, чтобы выделяющиеся из-за пара можжевеловые фитонциды убили патогенную микрофлору и отдали дереву свой специфический аромат. Такая обработка позволяла сохранять продукты, которые держали в кладовой, построенной руками Ивана Петровича из бревен рядом с казармой, пока он не выкроил время для сооружения погреба. Все необходимые для ведения хозяйства постройки: сараи, загоны, хлев, курятник делались зимой и ранней весной, в другое время года такой возможности не было. Не находили времени и для заготовки достаточного количества дров, за которыми отправлялись на санях в березняк, расположенный по дороге на Лемешиху, поэтому часто дом отапливали старыми шпалами, что естественно, далеко не безвредно.

(пашня (Мария Ивановна, Иван Петрович, родственник из Пестова) 1943-1945гг. Приданиха)

Осенне заботы тоже не заканчивались сбором урожая. Вряд ли кто-то из современных людей согласится на поездку за грибами в дождь, на подводе, в которую запряжена лошадь. Не те нынче времена, чтобы грибы собирать подводами, а дождливая погода была бы как раз подходящей для такого занятия, да и нам гораздо удобнее, когда под капотом автомобиля десятки лошадей, а в салоне климат-контроль. Но бывали и другие случаи. Будучи уроженцем Дмитровки, дед знал все самые замечательные грибные места за Щекинской выгородой. Туда он выбирался нечасто, исключительно за молодыми белыми грибами, и помогали ему в этом машинисты дистанции, сбавляя ход поезда на определенном километре пути, чтобы он мог спрыгнуть и дать им знак, по которому они тут же увеличивали скорость. Обратно добирался пешком. В октябре, когда борозда уже отдыхала от летних трудов, Иван Петрович направлялся на поезде в Приворот, где на кочках посреди болотистой местности, можно было набрать брусники. Здесь он оставался на ночлег в шалаше, рядом с которым разводил костер. Дочь, Людмила, волновалась за него и не раз спрашивала отца, как он не боится один ночью в лесу? Тот отшучивался, говоря, что с наступлением темноты он засыпал, а когда просыпался, то уже светло было и бояться было некогда.

Все это лишь оттельные эпизоды жизни целого поселка с ежедневными заботами его жителей. Нам, современным людям, кажется такое не под силу, а ведь так жили села и деревни всей страны.

Но вспомним о том, что Овинищи появились как поселок железнодорожников между видавшими русскую историю, судя по картам Российской Империи, деревнями Софронихой и Попадино. Здесь на Бежецкой пятине земель Великого Новгорода славяне соседствовали с карелами, переселившимися из Водской пятины, территория которой попала под влияние шведов после завоевания Невских земель Швецией и заключения Столбовского мирного договора. Жили в мире и согласии, сохраняя свои национальные традиции около трехсот лет. Размеренный уклад жизни начал меняться в связи с развитием в Царской России железных дорог. Профессиональное сообщество железнодорожников смогло заложить здесь традиции, часть которых сохранилась до сегодняшних дней. В поселке построили клуб железнодорожников, в котором была организована самодеятельность под руководством Сусловой Валентины Васильевны. Проводились праздничные встречи, и конечно, ежегодно отмечался День железнодорожника, который жители Овинищей и по сей день празднуют наравне с Новым годом. Артисты самодеятельности радовали своими выступлениями местных жителей, выезжали с концертами, принимали участие в конкурсах. В 1957 году, в Весьегонске, участников Овинищенской самодеятельности отобрали для участия во Всемирном фестивале молодежи и студентов. Среди них были награжденные дипломами лауреатов: София Дмитриева за вокальное исполнение песен, Людмила Журавлева и Голубков Виктор за исполнение акробатических этюдов.

 Уклад жизни, в целом, не менялся, из года в год приходили все те же заботы. А между тем, Валентина и Николай стали совсем взрослыми, создали свои семьи и Журавли начали обрастать внуками. С детьми старшей дочери они виделись, как правило, летом, а вот сыновья Николая первые годы жизни росли у них на глазах. Два озорных близнеца, Витя и Толя, часто играли в железную дорогу, составляя поезда из больших буханок хлеба и озвучивая все это действо звуками движущегося паровоза: «Чика-фука, чика-фука, чика-фука». Попробуйте произнести это сами, постепенно ускоряясь, и у вас получится!

Поразительно терпелив наш народ. Здесь в Тверской области, на Овинищенской возвышенности чего только не выращивали. Как и полагается по правилам севооборота, одни и те же поля засеивались в разные годы злаками, кормовыми, зеленными, техническими, овощными культурами, превращались в озера голубого льна. То есть можно сказать, выращивали все, что нужно для жизни, однако, при этом те самые буханки, которые ребятишки приспосабливали для состава поездов, в магазине еще в начале 50-х годов купить было непросто. Жители поселка, чтобы купить хлеб, занимали очередь в пять часов утра. В семь открывали магазин, еще около часа толкотни и ты с хлебом, который сегодня привезли. Дальше сам думай, взять, сколько дадут впрок, или обходись как знаешь. Тем не менее, люди понимали эти временные трудности и продолжали восстанавливать народное хозяйство. Они платили налоги за плодовые деревья и ягодные кустарники в огородах, отдавали долг государству за возможность выпаса скотины на пастбище летом, приобретали облигации государственного займа. В общем, жили как все в огромной стране с надеждой на счастливое будущее, пусть не свое, а детей и внуков.

С течением жизни время меняет свою скорость. Вот и Журавлевы не успели оглянуться, как их младшая дочь, Людмила, закончила сначала семилетнюю школу в Попадино, затем одиннадцатый класс Сонковской железнодорожной школы №9 и, определившись с профессиональным выбором, в 1963 году отправилась в Ленинград. К этому времени Иван Петрович уже более четырех десятков лет отдал служению на железной дороге. Так продолжалось до середины лета 1965 года. Тогда дед мой почувствовал усталость от работы, как со временем проявляет усталость металл в инженерных конструкциях и без видимых дефектов механизм перестает срабатывать, как это положено, дает сбой. Привыкший выполнять свою работу на высоком уровне, он принимает решение в возрасте 60 лет закончить свой профессиональный путь, передав свои заботы новому старшему дорожному мастеру дистанции пути Бомбину Алексею Даниловичу. С той поры, не смотря на то, что отошел от дел, его сослуживцы не забывали опытного железнодорожника, который никогда не отказывал никому ни советом, ни в помощи, пока был в силах.

(Иван Петрович 1962 г.)

Отойти от профессиональных дел означало для Ивана Петровича найти себе новое применение. Он стал помогать всем в строительных делах, кому крышу покрыть дранкой, кому отремонтировать или срубить дом, соорудить хозяйственные постройки. В своем хозяйстве занялся созданием семенного запаса лучших сортов овощных культур, прививал плодовые деревья, чему его научили еще в Приданихе, задумывался о создании небольшой пасеки, несмотря на близкое расположение железной дороги.

Часть планов ему удалось реализовать, но от судьбы не уйдешь. Она тебя обманет, а ты ее – нет. Разве мог мой дед знать тогда, что отпущено ему земной жизни еще пять с половиной лет и все! Осенью 1970 года, закончив все хлопоты по хозяйству, после обращения в дорожную клинику на Боровой улице в Ленинграде, он понимает, что выявленный у него недуг серьезный, и что болезнь не отступит. И снова Иван Петрович принимает волевое решение держаться до последнего, не позволить превратить себя в объект особенных забот родных, не тратить отпущенное ему короткое время на бесконечные медицинские манипуляции, завершить жизнь достойно. И ему это удалось. Только за шесть дней до ухода из жизни он окончательно ослабел и слег. В ночь на12 февраля 1971 года, в 0 часов 50 минут закончился его жизненный путь. Теперь, когда в моем сознании наступило четкое просветление и осознание жизни бабушки с дедом, я отчетливо понимаю, какое горе настигло Марию Ивановну в связи с кончиной мужа, который всю жизнь был ей надежной опорой во всем. Кто как не односельчане поддержали ее в эту трудную минуту. Первой среди них стала Кузьмина Василиса, которая посреди ночи пришла в дом Журавлевых с Вокзальной улицы, чтобы помочь и не оставлять Марию одну. Наутро это стало известно и в дистанции пути, когда Мария Ивановна пришла к старшему дорожному мастеру, Бомбину Алексею Даниловичу, и сообщила, что Иван Петрович приказал всем долго жить. Соня Дмитриева по телеграфу разослала по всем адресам родственников печальное известие. Остальные заботы взяли на себя руководители дистанция пути. Успели односельчане побеспокоиться и о душе усопшего. Поскольку дед, крещенный в младенчестве, всю жизнь ходил с партийным билетом в кармане, но в его доме все же был красный угол с иконой, его заочно отпели в ближайшем действующем храме.

По православному обычаю человека хоронят на третий день после смерти, поэтому похороны Ивана Петровича должны были состояться в воскресенье, 14 февраля, однако весть, облетевшая округу, оказалась значимой для многих людей, сослуживцев деда. Бывшие соседи из Приданихи, все дорожные мастера, путевые рабочие желали попрощаться с ним. В связи с таким отношением людей начальство дистанции через Алексея Даниловича, у него как полагается в квартире был телефон, обратилась к Марии Ивановне с просьбой отложить похороны на один день до понедельника, когда все мастера соберутся в Овинищах на учебу. И собрались все, со всей дистанции пути. От Пестова до Овинищей-2 и от Сонково до Весьегонска.

Последний паровозный гудок.

Утро 15 февраля 1971 года. Лютая стужа была в тот день. От мороза трещали деревья и заборы. На Овинищенской возвышенности мощный снежный покров, слепящий глаза и искрящийся под лучами, низко стоящего над горизонтом, яркого зимнего солнца. Воздух недвижим. К дому Журавлевых подошли рабочие, односельчане, которые жили неподалеку от них. Женщины с траурными венками, мужчины пока налегке. Последние приготовления, и вот траурная процессия начала движение от казармы 327км к переезду у поста №2, оттуда по Вокзальной улице к клубу, в здании которого в фойе с Иваном Петровичем прощались все, кто пришел проводить его в последний путь. Только паровозы, ради безопасного движения которых он работал всю жизнь, пока молчали, ведь  за ними последнее слово! Напротив вокзала стоит и дышит парами поезд Сонково-Весьегонск в ожидании остановки показавшегося в горловине станции Овинище-1 транзитного товарного состава. Но вот локомотивы поравнялись, еще пара минут, острый, характерный лязг металла на морозе, и все остановилось, замерло. Машинисты поездов на связи с дежурным по станции. Один миг, и вся округа взрывается мощными, далеко распространяющимися в ионизированном морозном воздухе, паровозными гудками.

(Похороны. Путь от казармы 327км до клуба, где еще ждали односельчане с ближайших улиц и мастера, приехавшие поездом на учебу 15 февраля 1971 г.)

 Пять минут прощания с железнодорожником и дальше в последний путь из Овинищей, которые встретили его летом 1951 года случайно выпавшим снегом, и теперь, спустя почти двадцать лет, провожают его тем же снегом до Кесемского погоста, на котором он, еще при жизни пожелал быть похороненным рядом со своими сослуживцами. Последняя воля старшего дорожного мастера была исполнена. Земля распахнула белое снежное покрывало, ее промерзшая твердь поддалась сильным ударам лома в крепких руках железнодорожных рабочих, и приняла в недра свои ушедшего безвременно Журавлева Ивана Петровича, крестьянского сына по происхождению, уважаемого односельчанами человека, высококлассного путейца, память о котором мне предстоит сохранить и передать ее своим внукам. Пожелай он упокоиться в родной Дмитровке, я ни за что на свете не смогла бы решить поставленную задачу в канун Дня железнодорожника летом 2017 года.

Плацкартный билет до детства

Время неумолимо. Не верьте тем, кто говорит, что оно приходит. Увы, время не приходит, а уходит! Сначала незаметно, потом по-предательски исчезает и его катастрофически не хватает, в первую очередь, на самые важные дела. И наконец, оно становится мгновеньем между прошлым и будущим. Каждый человек, однажды появившийся на свет, познает эту науку. Важно не опоздать, не упустить то самое ценное, что потом не узнаешь никогда, сколько не заплати. Вот и в моей жизни наступил такой момент, который потребовал движения вперед, без промедления, без остановки, по пути к познанию своих корней по материнской линии. Конечно, был толчок, задавший мне ускорение – это собственное исследование отцовских корней, которое благополучно завершилось составлением генеалогического древа его рода с 1634 года.

Теперь люди по-разному относятся к истории своих предков. Кто-то стремится узнать все, что только возможно, кто-то считает, что узнавать нечего. Мол, были и были крестьяне, землю пахали и что? Конечно, не правильно каждой особе представлять себя в образе Наташи Ростовой или Андрея Болконского, ведь Россия до конца ХIХ века оставалась аграрной страной, большую часть населения которой представляло крестьянство. Только в первом десятилетии ХХ века благодаря прогрессу в технике, развитию транспортных сетей наша отчизна становится аграрно-промышленной державой. Но как же мы зависим от социального статуса, пусть и утратившего свою силу, который для многих оказывается выше его собственного личного статуса. Да разве дело в принадлежности к определенному сословию? Социальные преобразования 20-х годов прошлого века многое изменили, смешали, перевернули с ног на голову, однако, не отняли шанса оставаться человеком, жить по совести в любое время. Мои родители родились в семьях, созданных на основе социально неравных браков, которые до революционных событий 1917 года были бы невозможны, тем не менее, меня ничуть не расстраивает факт смешения крестьянской крови с дворянской, которая досталась мне в наследство от предков.

На самом деле, оказывается, знание своих корней придает невероятную силу стойкости, уверенности в себе, понимания долга и ответственности на протяжении всей жизни. Это тот бесценный багаж, который никто не национализирует, не отнимет силой, разве только вместе с жизнью. Теперь мне стало понятно, почему человек, знающий свой род хотя бы на 5 поколений, идет более уверенной походкой, смотрит и видит чуть дальше, голову держит немного выше, сбить с толку его труднее, а манипулировать им сложно.

Итак, ближе к делу. На свете я живу столько, сколько нет моего деда. На этом свете мы разминулись зимой 1971 года, когда, спустя чуть больше месяца после моего рождения, в семью Журавлей настойчиво постучалось горе.

 В детстве вряд ли кто-нибудь сам специально интересуется когда-то давно жившими родственниками. О многом просто не говорят, люди забыли навык передавать семейные традиции, легенды, истории. Вот и в моем случае познание корней происходило стихийно, по отрывочным, нечастым высказываниям родителей, которых время от времени память возвращала в прошлое. От матери я чаще всего слышала о том, как она любила своего замечательного отца и как сожалеет, что не имеет возможности, в силу слабого здоровья, поклониться его могиле на Кесемском кладбище вблизи Овинищей, ведь добираться туда непросто. Как оказалось, немало людей из окрестных деревень испытывают подобные затруднения, надеясь скорее на понимание соседей, у которых имеются транспортные средства, чем на поддержку властей.

Прежде чем мне отправиться в Тверскую область в начале августа 2017, когда я приняла окончательное решение предпринять попытку самостоятельно, не рассчитывая на какую-либо стороннюю помощь, отыскать могилу деда, прошло более сорока лет моей жизни. За это время в моем сознании было крепко сформировано уважение к деду, которое проявилось в стремлении продолжить семейную традицию династии железнодорожников. Так правнук Ивана Петровича, Александр, оказался в числе юных железнодорожников Малой Октябрьской железной дороги, а по окончании учебы и службы в армии, стал помощником, а затем и машинистом в секторе пригородных перевозок Финляндского отделения Октябрьской магистрали. Год за годом я постепенно и осторожно, но уверенно приближалась к цели, которая очень долго призрачно маячила на горизонте, как несбыточная мечта. Решиться на поездку в некуда довольно сложно. Ведь здесь на тверской земле, у нас не осталось никаких родственников, практически все, кто знали наших родных либо разъехались по необъятным просторам России, либо уже умерли. Однако, решительность – это одна из надежных моих советчиц во всех важных делах. Еще спасибо прогрессу в коммуникативных технологиях, которые уничтожают лишние препятствия на пути поиска полезной информации. Пусть всемирную паутину считают даже «помойкой». Так оно и замечательно, ведь помойка – это мечта археолога, чье дело конечно намного масштабнее моего, но и мне оказалось очень полезным порыться в этой информационной мешанине. Около полугода стараний, и появился результат. Не выходя из дома, мне удалось изучить множество карт разных времен, в том числе и спутниковых с целью нанесения ориентиров, по которым можно было бы оценить правильность направления движения в абсолютно незнакомой  малонаселенной местности. Так появилась схема пешеходного маршрута от станции Овинище до Кесьмы, план Кесемского кладбища с подсказками, по которым будет легче отыскать место захоронения. Одна из таких подсказок свалилась мне на голову из статьи двоюродного брата, Анатолия Журавлева, того самого, который составлял в детстве составы их хлебных буханок, из его статьи «Путешествие в медвежий угол – Весьегонск (часть 1)», размещенной на сайте www.tourblogger.ru. Ценность ее состояла в фотографиях могилы нашего деда, Ивана Петровича. Именно на этом этапе я поняла, что точка принятия решения преодолена, и меня, человека, который о Кесьме знает только из разговоров, уже ничто не остановит. Так и случилось. Во второй половине июня 2017 года в моем кармане лежали два плацкартных билета: один из Санкт-Петербурга в Овинищи, другой обратно.

Уверенность в том, что справлюсь с задачей, хоть слегка и подтачивалась некоторым сомнением, однако, подготовка к поездке прошла основательно, а время снова утекло быстро. И вот уже август, пятница, вечер, канун Дня железнодорожника. Поезд Санкт-Петербург – Сонково медленно отходит от перрона Ладожского вокзала, и я начинаю свой путь из повседневной реальности Северной столицы в Савеловскую глухомань, где теперь хозяином снова становится медведь, не забывающий регулярно наведываться на пасеки за медком. Ночь темным палантином окутала небеса, скрыв заботы и хлопоты, навсегда затворив дверь в прожитый день и оставив на небосклоне звезды, которые указывают путь в день грядущий. И он пришел, как полагается с востока, а поезд потихоньку, уверенно идет вперед, уже по однопутке, и состав тянет трудяга тепловоз.

Около восьми утра остановка в Пестове. Дальше мост через Мологу, Приданиха, Сандово, Дынино, Топорово, и к началу одиннадцатого я в Овинищах. Отсюда удалось подъехать до Кесьмы с теми, кого встречали из Весьегонска. Уже через минуту другую, глядя сквозь стекло с пассажирского сидения авто, я поймала себя на мысли о том, что по таким местам надо бы пройтись пешком. Центральная Россия со своими красками. Кажется, даже солнце здесь греет по-другому! Хоть и люблю я застенчивую северную природу, но как не обратить внимание на красоту здешних мест. Гигантские колокольчики разных цветов и оттенков, от белого до густого фиолетового, повсеместно встречающаяся розовато-кремовая валериана, возвышающаяся на трубчатых цветоносах, кипрей, как будто более яркий, чем тот, который растет в окрестностях Санкт-Петербурга, выглядывающие сквозь разнотравье ярко-розовые колосовидные соцветия змеевика обыкновенного. Вот уж правда, велика Россия, и каждый уголок ее неповторим! Через некоторое время мы выехали на пересечение грунтовой дороги от Овинищей и трассы на Тверь, то есть на «Кресты» по направлению к Кесьме. Именно про эту грунтовку, оставшуюся позади, в самодеятельности пели: «Как в Овинищах дорога, не дорога, а краса. Пропадай моя телега, все четыре колеса!» Теперь через Алешино, поселение, которое некогда каждую весну утопало в сиреневом тумане, а воздух над ним густо наполнялся тонким ароматом душистых соцветий, к Кесьме. Поворот, небольшой уклон перед мостом через реку Кесьму, за которой на взгорке передо мной открылась панорама белокаменной церкви Рождества Богородицы. За храмом по улице Кирова лежит путь к погосту, одному на всю ближайшую округу. Удивительно, но мне удалось разыскать могилу деда, и что еще более удивительно, времени на это ушло меньше часа. Вот так бывает, оказывается. Весь день мой прошел здесь, в заботах. Небо то радовалось вместе со мной, посылая лучи мягкого солнечного света, проникающего сквозь ажурную листву деревьев, то испытывало на прочность за ту благодать, которая снизошла на меня, опрокидывая серебрящиеся снопы дождя из внезапно набегающих грозовых туч, грозя вспышками молний. Но, в конце концов, все успокоилось. Вечернее солнце на голубом горизонте позолотило стройные остроконечные ели, которые проводили меня поклонами своих отяжелевших под дождем лап в Овинищи. По пути мне снова помогли жители поселка, подвезли от «Крестов» до Софронихи, где устроили на ночлег у Галины Анатольевны Капуткиной, а на следующий день был праздник, который в Овинищах значится вторым после Нового года, а может и первым.

Плацкартный билет. Он, и правда, оказался до детства. До детства деда, Ивана Петровича, всех его детей, внуков, друзей, знакомых. Не будь этого билета, чтобы я могла рассказать сейчас…

С уважением, Ирина Алексеева.

Санкт-Петербург.