По страницам прошлого

Дорогие друзья, предлагаем вам продолжить нашу прогулку по старому городу. Снова листаем странички с воспоминаниями Бориса Андреевича Расцветаева.

«…За «Форумом» - угловой дом пароходной конторы. Здесь размещалось правление коммерческо-крестьянского пароходства. Пароходы ходили от Устюжны до Рыбинска, а также по Шексне. Рядом с конторой большое кирпичное здание. Оно, скорее, похоже на депо, на завод, но это, как гласит вывеска, «Торговля Ефремова». Впоследствии это здание действительно было превращено в ремонтные мастерские водного транспорта.

В Весьегонске был и зимовочный затон. В нём становились на зиму 5-6 пароходов, 2-3 дебаркадера, землечерпалка со своим флотом (брандвахтой, шаландами и грунтоводом на понтонах). В затоне зимовали также мариинки, тихвинки, канавки, унжаки (так назывались небольшие баржи). Пароходы были единственным средством сообщения с городом, если не считать лошадок. Поэтому весьегонцы, посматривая на заваленные снегом палубы недвижных пароходов, думали тоскливо: «Стоят сердешные». Но с половины февраля начинали замечать кое-какое оживление около судов: ремонтные бригады долбили майны вокруг корпусов, сметали снег, а в марте съезжались капитаны, машинисты. В солнечные мартовские дни принимались красить всякую мелочь на кораблях: спасательные круги, буйки, намётки, вёдра и др., а в апреле красили рубки, стенки, палубы. Наконец вода, прибывавшая в Мологе, заливала полуостров Курмыш, а потом и всё пространство против города на 8-10 километров оказывалось покрытым водой. В затоне с водой поднимались суда.

Если зимой смотреть с улицы Богоявленской в сторону собора, то ничего, кроме этого здания, не видно. А в пору половодья ввысь вздымались мачты, пароходные трубы. В стёклах верхних этажей салонов отражались красные лучи заходящего солнца. Грачи, гнездящиеся в соборном сквере, взмывали в небо, а затем рассаживались на реи.

- Матвей, гляди-кось, сколько нынче воды напёрло!

- А ты, гляди, дорогу уже переливает. Пожалуй, поплывёт Новинка, а то и Ярославская!

В это время затон становился местом прогулок горожан всех возрастов и званий. Всех привлекало возвращение к жизни речного флота. И весна-красна идёт, и Пасха приближается, и пароходы готовятся к выходу. Многоликая радость! Затем ставили пристань, к ней причаливали пароход.

Грузили накопившуюся за зиму кладь. Наутро съезжались пассажиры, из тех, которые ещё раньше писали в письмах: «Обязательно приеду с первыми пароходами». И в 2 часа двухэтажный «Николай» прощался с городом продолжительными, а потом короткими свистками, набирал ход и направлял нос в синеющее пространство. Пассажиры запрудили все балконы. Курс парохода необычен. Вместо того чтобы по фарватеру идти к синеющему лесу (Мышья Гора), а потом, описав дугу, вернуться к городу, затем окончательно скрыться за барановским поворотом… Вместо этого пароход вдруг круто заворачивает вправо за мысок, на котором стоит белая лесопилка (теперь автопарк). «Смотри, смотри, куда пошёл! Вот сядут на мель, тогда узнают, где раки зимуют!» Действительно, капитан парохода с лоцманом Сенькиным решили сократить путь. На нос выходит матрос с шестом и начинает измерять футы: «Семь! Шесть с половиной! Шесть!» Капитан командует: «Самый тихий». Волна за кормой улеглась. «Четыре с половиной!» Капитан становится совершенно серьёзным. Но вода перекатывает за луга, поток подхватывает судно и переносит его на тихое глубокое место. Потом пароход срезал маршрут во многих местах: под Перемутом, Иловной, под Часковым. Восторженный мальчик вырвался от родителей из каюты второго класса. В его уме возникает образ Марка Твена. Может, это он, лихой матрос с усиками, стоит на носу парохода и измеряет глубину. В уме проносятся персонажи Станюковича, Жюля Верна, Стивенсона. Уже вечером, когда солнце осветило белоснежный корабль розовым светом, показался город Молога. Стало совсем тихо, слышно было только, как работают колёса. И, казалось, можно петь под этот шум: «Штурман, дальше от комода, штурман, чашки разобьёшь».

Оставим двухэтажное плавучее чудо, вернёмся на улицу Набережную, где царит оживление! Ведь сегодня страшной» четверг на последней седмице великопостного бдения. Все запасаются снедью, осаждают магазины. Дома пекут, варят, студят, набивают пасхальные формочки творогом с изюмом, миндалём, ванилью, зажаривают свиные окорока, томят горчицу… Да мало ли что делается в каждом доме этого тихого города в предвкушении великого обжорства и гульбы!

А вечером-то, вечером! К «Двенадцати Евангелиям» пойдут в церковь, там будут стоять смирно со свечками, вложенными в пучки распустившейся вербы. Вербные пушки будут подгорать, свечки оплывать, станет невмоготу от сладкого мучительства и духоты. «Ничего, Христос терпел и нам велел. Вон он, бедненький, к кресту приколочен… Пойти бы посмотреть: кровь, небось, на пол капает». А отец сердито шепчет: «Стой, стервец, тихо, я ли говорю?!» Ничего, ничего… Ах, как долго тянутся эти двенадцать евангелистов… Лука… Матфей… Дьякон, поблескивая золочёной ризой, монотонно читает скорбное повествование. С колоколни через толстые церковные стены доносятся неторопливые редкие удары большого колокола. То пономарь на колокольне, дождавшись сигнала, подаваемого из алтаря, бьёт нещадно уродливым молотилом в край стопудовой меди. В перерывах, облокотясь о железные перила, посапывая трубочкой, задумчиво оглядывает потемневшие дали: «Ишь, как вода бырит! Да ведь это через Мытную канаву уже бежит, мать чесна! К утру площадь за Народным зальёт, там и Козьмодьмьяновской не сдобровать. Ну и прёт вода, што зверь лютый! И откуда только берётся? Сказывают, в лесах ещё снегу полно». «Эгей! – вдруг раздаётся снизу голос, - спишь что ли, тетеря? Батюшка уж давно к шестому Евангелию приказывает вдарить, звонок оборвал, а он дрыхнет, чёрт. Господи, прости меня, грешного!»

Служба в церквах заканчивалась поздно. Шли обратно с зажжёнными свечами, вынесенными из храма. Озорной ветерок старался погасить слабые незащищённые огоньки, а люди пытались донести их до дома и зажечь свои лампадки. Многие из тех, что возвратились сейчас из церкви, с ужасом видели тёмную воду у порогов своих жилищ. По улицам тревожно бегали соседи, шлёпая по огромным лужам ледяной воды. Сохранились снимки на общую тему: «Весьегонск в воде». Наводнения были и в 1911 году, и в 1913, и в 1915 (чрезвычайное), и в последующие годы.

Выдвигались даже проекты насыпки дамбы, но дамба не строилась, а потом, в связи с затоплением поймы водами Рыбинского водохранилища, город был перенесён на другое, высокое место…»

Источник:

Весьегонск. Краеведческий альманах. Вып.2. М., Филиал ФГУП «Военное издательство», 2007. – 352

Елена Волгина, библиотекарь ДИЦ

Сбор новостей

Подписка на Сбор новостей