РАЗНОЕ

Федор Николаевич Ерохин-Колюшин рассказы­вал, что на Новинке жил живописец Коробов. У него была отличная библиотека (старинные книги в кожаных переплетах). Например, была книга: «Плутарх. Для юношей, или жизнь великих людей всех на­ций». Стояли на полочках в шкафу Аристотель, Гомер, Сократ... Его отец рассказывал, что на озере Желемья-Спас находили у Красного сада лодки, большие завозни (4 саж. и 2 саж.), шитые из тесу, совсем сгнившие. На них, очевидно, вози­ли товары, т. к. среди озера находится остров.

По тракту из Весьегонска  на Устюжну стояли большие харчевни, трактиры, постоялые дворы. Так, рядом с Б. Овсяниковым находился постоялый двор в д. Варьяново, в Устюжне (на Мо­чале) через 15 верст — д. Долоски (была контора лесопромышленника Журавлева), в с. Чиренское Устюженского уез­да, рядом с. Покровское,  и дальше — Избище (на р. Песь). Ст. Лобохино, Белые Кресты, через 40 верст с. Сомина и т. д.

В Чиренском, Покровском, Мочалах  и сейчас стоят эти дворы (я лично был там). Длина их 40 саж., ширина 20 саж., на столбах (колодах), кры­тые еловой корой, а то тесом и лучинкой. Осо­бенно зимой здесь проходили тысячи подвод (в сутки   от 70 до 100 подвод). Везли хлеб, соль, строительные материалы, бакалею, галантерею, масло, крупу... У нас, в Весьегонске, было много постоялых дворов, особен­но на Селище и Новинке. Калужские купцы останавливались, и у нас Колюшиных-Ерохиных. Они только в Крещенскую ярмарку привозили до 1100 возов разного товара, особенно  хмелю (до 21000 пудов).

Постоялые дворы были у Черепова, Крекалева, Орлова и др. У дома Вахонева, например, складывались новые сани друг на друга до крыши и  шла распродажа.

У Н. В. Арзамасцева имелись деньги Ивана III. Их находили в Лекме. Очевидно, эти деньги выбивались сразу на боль­шом листе, а затем разрезались ножницами. Поэтому они не все круг­лые, а иные продолговатые, неровные. На них изображен всадник с копьем.

* * *

А. В. Егоренков вмес­те с глинскими ребятишками ходил на рыбалку. Ребята за Глинским, в песке на берегу, нашли клад серебряных монет, которые они продали  И.О. Гречинскому за 42 руб. Монета треугольная, на одной стороне какие-то надписи, а на другой — выдавленный кантик.

Под часовней в д. Егницы (видимо, Старая Ягница — Б. К.) в 1890 году найден горшок с серебряными монетами времен Ивана Грозного. Продали в г.   Рыбинск за 4.5 руб. Монеты трехугольные, толстые, словно квадратные, с углами.

* * *

В Весьегонске, за заводью против собора, выше на той стороне Мологи была черная глина, где из берега на пол-аршина торчали стволы дубов (1900 г.).

Е. А. Меньшикова вспоминала, что около д. Холмищи стояли дубы в два обхвата (целая роща).

* *

В. А. Пришвин, охот­ник Старой Ягницы, говорил, что чужестранных пришельцев хоронили на Ульянихе и гривке болота в трех верстах. Однажды копали яму там и нашли череп человека вместе с костями коня (глубина всего метр). Очевидно, во время «литвы» были захоронены трупы. Тогда у нас бы­ла разорена д. Новинка, есть от нее недалеко пустошь Лазарева. В сторону Плоскова есть гать с названием «панская», у Чертова Раменья — то­же «панская» гать, ши­рина болота 10 саж., а глубина большая. Вид­но, дальше не пошли, повернули назад...

Едва ли в Старой Ягнице или где рядом в древности было село Егна, т. к. место низкое,  до воды метр-полтора, а кругом и ныне непроходимые болота. Еще не­давно мы покойников носили 6 верст на   руках  до Николо-Раменья, ло­шадью и зимой-то не везде проедешь по мху. На этих годах (1930-е г.) землемеру надо было дое­хать до Мороцка шесть  верст, так его посадили в лодку, да десять человек волоком тащили по мхам и ручьям. Даже от нас трудно летом проехать до Весьегонска. К Шексне тоже трудно добраться. Плавильные пе­чи по обжогу руды бы­ли в Старой Ягнице и около Новой, где и те­перь лежит масса ошкварков — шлаку. Моя мать умерла в 1880 г.  Ей было тогда сто лет. Много рассказывала про старину.

* *

В Батеевке (Батыевке) около Любегощей, по преданию, был сам хан Батый. До Устюжны тата­ры не дошли, т. к. устюженские кузнецы изго­товили массу трехугольных гвоздей и наброса­ли по дороге в лесу, — конница вся захромала. В Устюженском соборе была летопись о татарах (№ 51).

Предполагаю, что не кто-либо другой, а именно Софья Перовская жила у нас, в Весьегонске, в 1879 году. Я родился в 1866 г., значит, мне было 13 лет, когда Перовская появиласьв нашем городе, и учился во 2-м классе уездного училища.        В 1880 г.   я сразу поступил во 2-й класс Череповецкого реального училища. На квартиру устроился у Е. Г. Камараш, на углу против реального училища. Ря­дом был дом учительницы А. П. Кулаковской, где год тому назад сто­ял на квартире   Н. П. Рысаков, кончавший реальное училище. Затем он поступил на учебу в горный институт.

Одновременно со мной приехали из Весьегонска для учебы в Череповце П. Ф. Дрызлов, а в речное техническое учили­ще — П.  М. Замс. Помню, в начале зимы 1881 года нас, учеников, всех  задержали   в классах. По коридору ходил инспектор  училища, учите­ля с журналами, говорили шепотом.Вместе с ними в синем мундире и серебряных   шнурках ходил  какой-то жандармский офицер. Это было не то 1-го, не то2-гомарта. Все они о чем-то шептались, останавливались у стекол дверей классов;  показывали офицеру разных учеников. Вся эта процедура тянулась на протяжениипервых двух уроков. Мы недоумевали.

Наконец меня и еще из других классов уче­ников вызвали, и этот офицер спрашивал и записывал: откуда мы, давно ли учимся, где квар­тира. Меня спросил еще о том, хожу ли я к Кулаковским играть с учениками, которые там живут,  кто там еще бывает?

Я ответил на все вопросы и был отпущен. А в это время в классах объявили, что сейчас будет панихида — убили бом­бой государя Александ­ра II! Мы пошли в со­бор. На всех малышей нашел какой-то ужас. Многие плакали,и я в том числе. Шли рядами, без ранцев.

Когда я вернулся на квартиру Камараш, то хозяйка, тоже вернувшаяся из собора, рассказы­вала, что в нашей комнатушке был обыск, что какие-то люди пересмотрели все наши книжки, учебные тетради, посте­ли, сундуки. В доме Кулаковских был произведен генеральный обыск. Долго вгороде служи­лись панихиды. В газе­тах или журналах мы, наконец, увидели порт­реты казненных: Рысакова, Гриневицкого, Перовской, Кибальчича, Желябова и др. Их лица запечатлелись в памяти!..

Время шло, ученье наше продолжалось. Нас­тупили летние каникулы. Мы с Павлом Дрызловым приехали домой, в Весьегонск. Принялись за рыбную ловлю, ходи ли в лес, купались… Еще в училище я слышал отПавла, что в г. Красный  Холм (нашего уезда) во время Благовещенской ярмарки (25.03) был народный бунт, и чуть не убили нашего исправника Ф. А. Дрызлова, пристава и урядников. Народ откуда-то узнал, что будто бы цареубийцы скры­вались в Весьегонске, а исправник знал об этом и не донес по начальству. Другие говорили, чтосам исправник был подкуплен и находился в заговоре, и что сам он сейчас находится здесь, в Красном Холму, и что у всех траур, а он разъезжает с колокольчиком!..

Толпа бросилась к гостинице Панова, стала требовать выдачи исправника и полиции. Потом буйная толпа ворвалась в буфет, перепилась, раз­бив вдребезги поддужный колокольчик, изгрызла осатанело дугу зубами, становойи урядник были избиты, а исправ­ник будто бы отсиделся в мешке за трубой. Бунт разрастался. Начали громить, базар, лавки, питейные дома… Наконец кто-тодогадался ударить в набат!.. Это отрезвило толпу. Все бросились запрягать лошадей и нарысях выезжать с ярмарки. В ночь уехал исправник. На другой день быливызваны из Бежецка войс­ка.

Эти рассказы и другие разговоры того 1881 го­да отом, что у Малиновских проживала Перовская и другие революционеры, вызвали у нас, мальчишек, воспомина­ния. Ведь в самом деле у АнныКузьминичны Малиновской жила позапрошлым летом сухонь­кая такая барынька, не иначе это и была Перовская. Почти каждый день я ходил тогда к Пете Земс, он жил напротив А. К. Малиновской. Заходил и к Саше Малиновскому, который учился в Череповце в техническом училище. В компании на рыбалку и в лес мы брали и маленького его братишку Петю Малиновс­кого, который жил больше у дедушкипсаломщика в с. Чамерово. Ему-то, собственно, и давала эта дамочка из окошка на крыльце шоколад, отламывая от толстой плитки. Перепадало и мне, но кусочек меньшего размера.

Особенно отчетливо я помню, какэта кварти­рантка Малиновских спускалась с пригорка против бывшего дома Кузнецова (в 1897 г. этот дом принадлежал Репенаку). Она ходила ежедневно гулять в го­род и на реку. Она была выше среднего роста, тщедушная, затягива­лась в корсет или, как мы звали, в «рюмочку». Лицо белое, аккуратное, нос выточенный, небольшие быстрые глаза, маленькие уши,  волосы русые. На голове была соломенная шляпка с не­большими полями, с ко­торых спускалась черная вуаль (тогда многие носили). Лица на прогулкенельзя было разглядеть. Очевидно, лицо ее я запомнил, когда она была дома в окне  или на крыльце.

Носила черное, очевидно, кашемировое легкое платье, сверху какая-то жакетка, плотно облегающая корпус и талию. Внизу платье узкое, отчего она имела короткий шаг и семенила, как говорят, ногами. На руках были черные лайковые перчатки, и рука была замечательно маленькой. В левой руке держала чер­ный шелковый зонтик, закрываясь от солнца.

Как-то видел я ее идущую   с  высоким мужчиной, она была ему по плечо. Говорили, что это приезжал к ней муж. Я припоминаю, что шел он с правой стороны, взяв спутницу под руку. Сутуловатодержал голову, черные волосы подстрижены в скобку, борода  редкая черная. Шагал он редко. Любили ходить на прогулку по реке Мологе.

Был у нее в гостях еще какой-то невысокого роста человек, коренастый, широкоплечий, с короткой шеей, большой головой, с шапкой русых, плохо расчесанных волос, подстриженных в скоб­ку. Борода рыжеватая, лицо заросшее.

По окончании русско-турецкой   войны, около,1878 года, в Весьегонск  приехал Николай Иванович Уваров, большой те­атрал,  хороший артист. В любительских спектаклях   начал принимать участие и вновь поступивший в секретари земской управы Яков Григорье­вич Немилостивый, высокого роста, лет 32, играл он неважно. Принимала участие в спектаклях и дочь исправника Мария Федоровна Дрызлова. Уваров и Немилостивый ухаживали за нею и часто бывали у исправника. Пили  чай в саду, весело смеялись. А в это  время ходили к   своему однокласснику по   уездному    училищу Павлу Дрызлову. Говорили, что Я.Г.Немилостивый непременно женится Маше, она была очень красивая, а Уваров — на второй дочери Кате. Но после     оказалось, что Я. Г. Немилостивый был не кто иной, как доктор  медицины Кирилл Федорович Покровский (был женат). Провизором больницы в Весьегонске сос­тоял  Д. С. Гинсбург, акушеркой в Кесьме — РахильСофроновна (фамилиюзабыл). Всех их причислялик революционному движению.

Куда и когда исчезли эти люди — Уваров, Немилостивый, Гинсбург… не помню.

В 1882 г. я узнал от  Павла Дрызлова, что исправник Ф. А. Дрызлов (его отец) раньше рабо­тал в г. Ржев, затем после исправника Бутягина был переведен в Весье­гонск. Имел награды, получал денежные премии за то, что у него не было недоимок за крестьяна­ми. Для получения налогов с крестьян он не применял репрессий, а ездил сам по уезду, беседовал с крестьянами по-человечески. Говорили, что народ обожал его.

Все лето 1881 г. шли допросы, доносы... Исп­равник ожидал, видимо, себе суда. Накануне за­мерзания реки Мологи и Рени (они   замерзли в тот год 20 октября) он ушел утром из дома. Взял свое охотничье ружье, патронташ, собаку и, дойдя до Рени (ниже Бодачево), встал на круче отвесного берега и выстрелил себе в голову. Мертвым свалился в воду. Собака неоднократно при­бегала домой и звала, но ее не поняли. Прож­дали ночь и на другой день, начали искать по всем лесам и берегам. Река вскоре замерзла. Одни говорили, что исправник на охоте заблудился и, возможно, где-то лежит без памяти. Такое у нас бывало ираньше. Другие говорили, что ночью его жандармы арестовали и увезли в крепость. Третьи убеж­дали, что в Америку уехал, даже видели, как и на тройку садился у Живней в лесу.

Только весною, когда пошел лед (труп всплыл, примерз к льдине), обнаружили тело мертвого исправника. Святые отцы не хотели его хоро­нить, да губернатор приказал.

Около 1883 года я нашел в огороде две печатки, одна из латуни без ручки и с грубо выгравированной надписью (обратной) – «Народная воля», другая — эллипсо­видная, вдвое меньше, с сердоликовым брелком, на котором просвечива­ла изящная надпись: «Единственная, не сда­вайся»… и еще что-то. На другой стороне: «Без солнца все вянет» — по­средине находился цве­ток и листья ландыша.

Я долго хранил эти печатки, но все-таки они пропали.

Ученый агроном П. А. СИВЕРЦЕВ.

По просьбе зав. Весьегонским краеведческим музеем эта рукопись

послана мною в декабре 1934 г. в МОПР тов. Кону.

Sneakers