Слово к потомкам нашим

Молодость редко заботится о прошлом. Ей кажется, что есть только будущее. Но когда человеку перевалит за 50, он начинает оглядываться назад.

В один прекрасный день наших потомков заинтересуют эти записи. После 50-ти я вдруг спохватилась: «Что я знаю о своих предках, о родителях». Это не интересовало меня, пока были живы бабушки, родители. Мне тогда казались скучными их даже редкие воспоминания о прошлом. Я спешила к друзьям. Молодость эгоистична! Теперь-то я на себе это испытала.

Всё осмысливается с возрастом. Наша вина, когда человек рядом, как-то не очень задумываешься над тем, что он для тебя значит. А когда он уходит, вдруг понимаешь, какой мир ты потерял!

Но поздно, не вернуть! И это расплата за беззаботность нашу, за духовную лень, мешающую подумать о тех, кто рядом. Так устроен человек. Всё приходит в своё время – понимание, сожаление и раскаяние тоже.

Я поздно разглядела душевную красоту своих родителей. Чем дальше человек идёт по жизни, тем больше выступают перед ним давно забытые слова, нежные советы, предупредительность матери.

И как ни будут окружать человека любовь, дружба, восторги жизни, в душе его с каждым днём всё живее и отраднее будет вставать образ матери. Цену матери вполне чувствуем тогда, когда её теряем. И мучает сожаление, что тогда, при её жизни по молодости и эгоизму не были с нею нежны, не были с нею внимательны всегда, каждый миг. И чем старше мы становимся, тем больше нас тянет к ним.

Наши близкие и далёкие предки.

Кто наш пращур, отдалённый предок, родоначальник – не знаю. Родине нашей в далёкие времена немало пришлось воевать за свою независимость. И доблесть предков была предметом гордости лучших людей России.

Например, А.С. Пушкин с достоинством заявлял:

«Мой предок Рача

Мышцей бранной

Святому Невскому служил».

Вполне может быть, что и наши предки воевали за Родину в полках Александра Невского, Суворова и Кутузова. И возможно воевали неплохо. Только вряд ли мы узнаем их имена. У русских крестьян, а в те времена они были основой страны, дальше деда родословная за неграмотностью не велась. Но историю они делали, кормили страну хлебом. Когда требовалось, вставали стеной против иноземных захватчиков. Пополняли ряды зарождавшегося пролетариата. В Петербург шёл поток из Ярославской, Тверской и других центральных губерний. Так мои предки оказались в Питере.

Полвека назад, когда под звуки «Интернационала» разрушался до основания старый мир, многое в нём повырубили. Летели щепки и от генеалогического дерева (родословного дерева). Питались эти деревья потом и кровью наших дедов и прадедов, от которых не осталось гербовых бумаг.

Но прошло полвека. Народ создал новые несметные ценности. Это значит, даже тот, кто не совершал никаких подвигов, ни в какие реляции не занесён, просто он был причастен к великому времени.

Мама моя с большой любовью отзывалась о своей бабушке Зиновии, которая воспитывала её до 14 лет.

Наши предки по линии матери корнями из Тверской губернии. Бежецкого уезда, деревня Алфёрово. Моя прабабушка, Зиновия Дмитриевна Воронина, 1838 – 1919 гг. Даты всюду привожу, но приблизительно, не знаю их точно. Прабабушка Зиновия была женщиной высокой, подвижной, добросердечной. Умерла на 82 году жизни в 1919 году. Её муж, Трофим Воронин, мой прадед по рассказам тёти Жени Лыткиной, был невысокого роста, тёмно-русый, характером добродушен. Годы его жизни 1835 - 1915. Умер на 80-м году, в апреле 1915 года.

Средняя их дочь, Агафья Трофимовна, это моя ленинградская бабушка. Бабушка Агаша! (1870 – 1941г.) Агафья – это древнегреческое имя. Как известно, по истории в 988 году при князе Владимире было крещение Руси. Тогда Русь приняла христианство от Греции. Многие русские имена берут начало из этой древней истории. Греческое значение имени Агафья – прекрасное. По-гречески оно означает: добро, благо. Но среди высших сословий на Руси это имя считалось грубоватым. Раньше нарекали имя младенцу попы при крещении по святцам. Так и пришлось по календарю это имя моей бабусе в день её рождения.

Бабушку Агафью я отлично помню. Сердце её было добрым, но доброта скрывалась под плотным панцирем суровости, неприступности. Мне теперь кажется, что эта суровость отпугивала от неё родную дочь, Марию Арсентьевну, мою мать.

У нас же во взаимоотношениях бабуси и внучки нередко бывало так: «нашла коса на камень». Обе мы были вспыльчивы, но и отходчивы, понимали друг друга. Меня привлекал бабушкин характер – твёрдый, независимый, с чувством собственного достоинства. Вероятно, он выковался в трудной борьбе за своё существование в том знаменитом Петербурге – Питере. Она приехала туда в конце XIX века, после смерти мужа ещё совсем молодой женщиной. В те времена, пожалуй, редкая женщина из народа была столь мужественной, чтоб отправиться в далёкий Питер устраивать свою жизнь. Ей пришлось много и тяжело работать. Она умерла от голода в блокированном Ленинграде в ноябре того страшного 1941 года, когда наступали фашисты. И в 70 лет она была статной, курчавой. Младшая сестра бабушки – Евгения Трофимовна, жива и сейчас (февраль 1973 года). Ей 91-й год. Как-то она сказала мне: «В паспорте моём указан 1883 год. Но говаривали раньше, что я родилась в год убийства царя». По русской истории нам известно, что 1 марта 1881 года революционеры убили царя Александра II. Значит, год рождения тёти Жени Лыткиной – 1881-й в декабре.

Вот молодец она у нас! Всю жизнь я её знаю быстрой, стремительной и доброй. Восхищаюсь её удивительным характером – это торжествующая беспечность. Семьи она никогда не имела, отсюда, вероятно, и эта беспечность. «Одна голова не бедна, а и бедна, так одна!» По возрасту она ещё крепкая, бодрая, обладает отличной психикой и душевным равновесием. У неё хорошая память. Несколько лет назад она потеряла зрение. Ах, если б не это несчастье! Сколько б километров она ещё оттопала. Она редко в жизни пользовалась транспортом, очень много ходила пешком. Когда, я училась в Красном Холме, она навещала меня, дарила кошелёчки, шутила: «Чтоб деньги водились!». С болезнью глаз её мягкий приветливый характер как-то ожесточился.

Вероятно, потому что с возрастом человека очень тянет заглянуть в прошлое, у меня возникла мечта посетить деревню Алфёрово, где росла наша мама.

И вот в солнечный июньский день 1967 года, мы с сёстрами – Анютой и Ириной, мчимся туда на автобусе из Красного Холма.

Вот оно – Алфёрово. Название это очень поэтичное. Оно происходит от древнегреческого имени – Алфёр, что означает – «свободный». Но в народе утвердилось своё ироническое название – Алфёрово.

Вот оно, Алфёрово к которому я так стремилась! Селение, каких много на Руси. Домики, зелёные деревья, заросший пруд. А в дали – поля, лес.

Мы возвращались в село Лаврово к автобусу полем по тропе. Мы пели песни, носились по траве, как девчонки. Мы ещё не знали, что близится страшное горе, что через несколько месяцев Анюты не будет.

А сейчас мы наслаждались природой. И мне представилось, как впервые годы 20 века по этой тропе бежала высокая черноволосая девчушка. Это будущая наша мама – Мария Арсентьевна Воронина. Она из Алфёрово в Лаврово в «далёкую нелюбимую школу». Я слышала, от неё, что учёба ей давалась трудно, ещё приходилось много работать в хозяйстве.

…Вот она бежит эта чернокудрая девочка! Может быть, по этой самой стёжке – дорожке бежала, по которой сейчас идём мы.

Ах, мамочка! Тебя уже нет! А я в Алфёрове без тебя.

«Быть может, я иду ступая,

В её когда-то промелькнувший след».

Четырнадцатилетняя Мария Арсентьевна тоже отправилась в Петербург в ряды пролетариата.

Мои милые далёкие и близкие предки, о которых я хоть чуть-чуть знаю. И это знакомство с вами окрыляет меня.

Теперь мне хочется рассказать о прадедах по отцовской линии – Кузнецовых. Этот род корнями в Ярославской губернии, Брейтовской волости деревни Никулино.

Вот какой портрет моего деда – Кузнецова Ивана Ивановича, остался в моей памяти. Среднего роста, плотный, коренастый с густыми тёмными пышными волосами и окладистой рыжеватой бородой. Серые глаза. И отличные зубы, хотя ему было уже около 70-ти лет. Он навещал нас в Овинищах дважды – в 1921 и в 1924 годах. Он тоже шёл к нам пешком 50 км (где-то от Волжской пристани). Не любили наши предки кататься.

За обеденным столом он «шукал» нас с сестрой Женей, если мы шумели. «Вот я вас ложкой по лбу!» Или: «Дождётесь вы у меня берёзовой каши» (т.е. берёзовый прутик). Нам слышалось это грозно, но он никогда нас не трогал. И вероятно, усмехался в бороду. Его годы жизни примерно с 1852 по 1924 или 25 год. Жена его, наша бабушка Ольга, 1855 – 1935 год. Удивительно мягкой души человек! Я её запомнила с 1928 года, приехав на каникулы в Ленинград. Она гостила у своих дочерей – Ульяны и Шуры. Затем мы встретились с ней в 1935 году незадолго до её смерти. «Ах, Верушка, милая моя, мои глазоньки плохо видят». Внешне она была: невысокого роста, как и её дочери. Несмотря на преклонный возраст, волосы её ещё не утратили русого цвета. Да и говорила она, не шепелявя, без всяких зубных протезов. Значит, обходилась собственными зубами. И это на девятом десятилетии.

Вот папины сёстры и братья:

Старшая – Ульяна Ивановна Фоканова (1879 – 1952 г.). Все её братья, сёстры и снохи (жёны братьев) до гроба ласково звали её «сестрица».

Иван Иванович Кузнецов, это наш отец, (1883 – 1954 г.)

Милая, обаятельная, ласковая тётя Шура – Александра Ивановна Кузнецова (1886 – 1942 г.) Она погибла в блокадном Ленинграде от голода. Там же погиб дядя Вася – брат папы (1889 – 1941 г). Остались из его большой семьи двое – жена, тетя Ириша и старшая дочь, Катя, успели эвакуироваться на Кубань. Там и сейчас живут. Дядя Коля, Николай Иванович Кузнецов, 1893 – 195? гг. Ещё были старшие братья у папы, 6 из них не знаю, видимо, погибли на русско-японской войне 1905 года. В Великую Отечественную войну с фашистами на фронте погибли трое или более папиных племянника – Кузнецовы.

Из письма Марии Николаевны Дзеннс (дочь тёти Ульяши). На мою просьбу сообщить о Кузнецовых – старших вот что она написала: «Дедушку Ивана и бабушку Ольгу впервые увидела в 1905 году. Мне было 6, брату - Ивану 4 года. Отец наш был на русско-японской войне. Мы узнали, что приехала наша мама, Ульяна Ивановна, и побежали туда в деревню Никулино. Это один километр от Рогозина, где мы находились у другой бабушки. Все сидели, пили чай. Дед с длинной бородой. Дед Иван редко бывал дома, всё на отхожих промыслах. То в Рыбинске, то в Екатерининском: в имении графа ухаживал за садом.

Затем мы приезжали в Никулино в 1912 году. Пили чай в саду под яблонями. У деда отлично росли яблони, все дивились, что он, как волшебник.

Бабушка Ольга была всегда тихая, ласковая. Всегда в белоснежном платочке и белом фартуке. Опрятная. Она спешила накормить нас брусникой со сметаной, блинами и отправляла в сад поесть яблок.

Последний раз, – продолжает письмо Мария, я видела деда в Овинищах в 1921 году, когда мы с Виктором уезжали в Литву. Много времени спустя в Литве Виктор с восхищением вспоминал моего деда, что «старик крепкий, в 70 с гаком прошёл пешком полсотни вёрст, чтоб на внуков посмотреть».