С.Н. Шубинский "Очерки из жизни и быта прошлого времени"

Сергей Николаевич Шубинский (1834-1913),

русский историк, литератор, библиофил, генерал-майор

в 1888 году издал книгу «Очерки из жизни и быта прошлого времени» (СПб).

Эта книга и по сей день может заинтересовать даже искушенного читателя. В ней собраны увлекательные бытовые истории из светской жизни времен Петра I и Екатерины II. Книга, переизданная в 2010 году, полностью воспроизводит оригинал.

Весьегонцам, прежде всего, будет интересен очерк «Подпоручик Федосеев», который мы и предлагаем Вашему вниманию.

ПОДПОРУЧИК ФЕДОСЕЕВ

В феврале 1797 г. по всем губерниям было разослано несколько тысяч печатных экземпляров указа следующего содержания:

«Объявляется во всенародное известие;

Подпоручик Иван Федосеев, Военной Коллегиею быв отправлен в Оренбургский гарнизон и проезжая из Санкт-Петербургской чрез Новгородскую и Тверскую губернии, дерзнул разглашать в разных селениях от Всемилостивейшаго Его Императорского Величества имени, что помещичьи крестьяне будут Государевы и собирать с них станут оброк наравне с крестьянами казенного ведомства, за каковое преступление в ложном разглашении по силе законов подлежал он смертной казни, о чем и поднесен был от Сената Его Императорскому Величеству всеподданнейший доклад с таковым мнением: чтоб подпоручика Федосеева, за преступление им содеянное, лишить чинов и дворянского достоинства, по снятии коего и привилегия до него не касается; чего ради, наказав кнутом, сослать его в работу на Нерчинские заводы. На котором докладе сего января 29 дня, собственной Его Императорского Величества рукою написано: «быть по сему». Во исполнение оного преступнику Федосееву наказание публично в Санкт-Петербурге учинено и о том для надлежащего сведения сим объявляется.

Подлинный за подписом Правительствующего сената. Печатан в Санкт-Петербурге, при Сенате января дня, 1797 года».

Указ этот, бывший долго предметом самых разноречивых толков, послужил иностранным писателям о России материалом для обильных вымыслов. Во многих историях и мемуарах, относящихся ко времени императора Павла I и изданных за границей, мы находим пространные рассказы о возмущении, произведенном одним офицером между помещичьими крестьянами в Новгородской и Тверской губерниях в 1797 г., о посылке для усмирения бунтовщиков нескольких гвардейских полков, под начальством престарелого фельдмаршала князя Репнина, о кровопролитных мерах, принятых им для водворения порядка, и проч., и проч. Подлинное дело о подпоручике Федосееве, хранящееся в архиве Правительствующего сената, дает нам возможность познакомить читателей со скромной личностью «возмутителя» и представить в настоящем свете небывалое возмущение 1797 г.

Излагая дело почти буквально по экстракту, представленному в Сенат С.-Петербургской уголовной палатой, мы не будем касаться его юридической стороны. Цель нашей статьи — не юридический разбор процесса Федосеева, а опровержение неточных рассказов, выдуманных иностранцами и принимаемых многими за непреложные факты; впрочем, несостоятельность нашей тогдашней уголовной практики и излишняя строгость законов будут ясно видны из обстоятельств дела.

30 декабря 1796 г. дворянский заседатель Весьегонского нижнего суда, подпоручик Маслов, объезжая свой округ, приехал ночевать в сельцо Чудиново, принадлежавшее разным владельцам. Тотчас по приезде заседателя к нему явился приказчик помещика Сысоева, Козьма Тимофеев, и, между прочим, объявил, что вчерашний день он был в гостях, неподалеку, в селе Макарове, и что в это время проезжал через село какой-то офицер с солдатом, сказывавший о себе, что он и еще целый полк посланы по высочайшему повелению во все города от Петербурга до Оренбурга, для узнания и переписи в помещичьих селах и деревнях, сколько в них душ и какой оброк платят крестьяне своим господам. При этом офицер говорил, что скоро все помещичьи крестьяне будут государевы и с них станут брать такой же оброк, как и с казенных. Переписав в сельце Макарове крестьян, офицер поехал в экономическую деревню Перемут, но слова его, по уверению Тимофеева, привели обитателей села Макарова «В немалое сомнение».

Такое известие встревожило заседателя. Отложив намерение ночевать в Чудинове, он тотчас же отправился в с. Перемут. Не найдя здесь неизвестного офицера и узнавши, что он еще вчера проехал по тракту на г. Весьегонск, неутомимый заседатель пустился по его следам далее. Приехав на другой день в Весьегонск, Маслов начал отыскивать свою жертву по постоялым дворам. Содержатель одного из них объяснил, что вчера на ночь остановился у него офицер с солдатом; переночевав, офицер рано утром уехал в Череповский уезд, солдат же остался на постоялом дворе. Заседатель тотчас же велел арестовать солдата. Он оказался сержантом Оренбургского Трейдена полка Осипом Степановым. При обыске у него нашли две подорожные: одну на его собственное имя, другую на имя подпоручика того же полка, Ивана Федосеева. Отправив Степанова в острог, Маслов поспешил в погоню за Федосеевым, в Череповский уезд. Проезжая, в десятом часу вечера, через село Пленишники, Маслов заметил у ворот одной избы лошадь, заложенную в сани. «Для кого приготовлена лошадь?» — спросил он у крестьянина, хлопотавшего около саней. Крестьянин отвечал, что лошадь заложена по приказанию десятского, чтобы везти какого-то офицера. Маслов немедленно собрал «сторонних людей» и вошел с ними в избу. Он нашел в ней молодого офицера, дружелюбно разговаривавшего с двумя крестьянами. На вопрос, что он за человек?, офицер, по словам Маслова, «весьма грубо и неучтиво» отвечал: а тебе какая надобность знать, кто я? Маслов объяснил, что он заседатель Весьегонского нижнего суда, и потребовал от офицера бумаги и вид. Вместо того, чтобы исполнить требование заседателя, офицер обругал его «с великим азартом и неучтивством». Тогда Маслов решился силой отнять у него бумаги. Офицер защищался, оборвал у Маслова обшлага на рукавах кафтана, однако был смят командою, которая и вытащила у него из карманов несколько записок. В них было написано следующее:

«Устюжского уезда: у помещика Батюшкова — 1000 душ. Оброку с каждой души по 12 рублей. Помещика Досадина — 300 душ. Оброку по 25 рублей. Помещицы Нелидовой — 1000 душ, с каждой души по 37 рублей оброку. Помещика Куликова — у оного крестьяне в побеге, разогнаны им самим. Помещицы Толстой — оброку по 10 рублей с души. У помещиков

Пенских — крестьяне употребляются в собственную их дворовую работу. Помещика Кропотова — оброку по 5 рублей с души.

По Ярославской дороге: большой деревни Овсянниковой, поблизости оной живущими помещиками притесняемы бывают сенными покосами и отнятием проселочной дороги, по которой запрещают ездить и за оную требуют ежегодно по 50 человек для собственной своей работы, да также травят своим скотом сенные дачи, чрез что упомянутые крестьяне приходят в немалый упадок.

Весьегонского уезда. Помещицы Жеребцовой — 700 душ крестьян. Помещика Похвиснева — 76 душ, по 10 рублей с души. Помещицы Посниковой — 19 душ, по 5 рублей с души. Малолетних помещиков Сноскаревых — 20 душ, оброку по 5 рублей с души. Степаниды Кулябиной — 3 души, на барщине. Помещицы Измалковой — 200 душ; оные ходят на собственную ее работу. Коллежский асессор Борис Елисеевич сын Новицкой, Степанида Васильевна Кулебакина, Марья Васильевна».

Переметив и запечатав эти записки при «посторонних свидетелях», Маслов посадил Федосеева в сани и привез его в город, прямо в нижний земский суд. Суд немедленно допросил арестанта. Он показал, что его зовут Иваном Дмитриевым Федосеевым, 26 лет от роду, из обер-офицерских детей. В январе 1786 г. определился он на службу копиистом в казенную палату Тобольского наместничества, а в 1792 г., по собственному желанию, переведен в Первый морской батальон сержантом, откуда, по расстроенному здоровью, в 1795 г., уволен в отставку с награждением чином подпоручика. Пробывши в отставке год, Федосеев вновь подал прошение об определении его на службу в один из армейских полков. Военная коллегия назначила его в Оренбургский гарнизонный Трейдена полк. Ссылаясь на крайнюю бедность, Федосеев просил коллегию выдать ему прогоны до Оренбурга, но коллегия отказала его просьбе.

Не имея средств нанять себе подводу, Федосеев отправился из Петербурга пешком, вместе с сержантом Степановым, также переведенным в Трейдена полк из Второго флотского батальона.

Дойдя до Устюжны, Федосеев и Степанов истратили все свои деньги и остались без копейки. Чтобы выйти из такого затруднительного положения, Федосеев решился на отчаянную меру. Он явился к устюжскому городничему и упросил дать ему подводу, чтобы доехать до ближайшего селения. Городничий велел отвезти его и Степанова на своей лошади. Приехав в первую деревню, Федосеев призвал к себе десятского и объявил ему, что он послан по высочайшему повелению для переписи помещичьих крестьян и узнания, сколько оброку платят они своим господам. Записав со слов десятского число крестьян в деревне и количество взимаемых с них владельцами повинностей, Федосеев потребовал подводы до следующего селения. Десятский, разумеется, исполнил его требование.

Повторяя во всех проезжаемых деревнях одни и те же слова и везде получая бесплатно подводы, Федосеев благополучно добрался до Весьегонска, где, как уже известно, и был арестован заседателем Масловым. Федосеев уверял, что не имел цели возмущать крестьян против их владельцев и нигде никому не говорил, будто помещичьи крестьяне сделаются скоро казенными и станут платить подати наравне с последними. Он объяснял также, что не делал никаких грубостей заседателю Маслову, а по требованию его отдал без всякого сопротивления находившиеся при нем бумаги. Федосеев заключил свое показание сознанием необдуманности своего поступка, уверяя, что решился на него только потому, что был вынужден крайностью, в которой находился.

Сержант Степанов, на допросе, подтвердил слова Федосеева, добавив только, что Федосеев, бывши в гостях у помещицы Гусевой, говорил ей, что носится слух, будто в новом году выйдет указ, по которому все помещичьи крестьяне будут платить оброк наравне с казенными.

Суд командировал того же заседателя Маслова для допроса помещиков и крестьян тех деревень Весьегонского уезда, через которые проезжали Федосеев и Степанов. Маслов представил 11 января снятые им с разных лиц, под присягою, показания.

Мы приводим их здесь без изменений и пропусков.

1) Вотчины помещика князя Михаила Ухтомского сельца Стрекачева десятский Алексей Васильев показал: минувшего декабря 30-го числа приехали к нему из сельца Старого, на лошади, два человека, а кто они таковы, ему не сказали. Один из них объявил ему, что он, и кроме него еще целый полк, послан по всей России, в разные места для переписки помещичьих душ и узнания, какой оброк они платят своим помещикам, почему и спрашивал, как фамилия помещика сельца Стрекачева и поскольку оброку берет он со своих крестьян, на что Васильев отвечал, что господина его зовут Михаилом, а по фамилии Ухтомский, и платят ему крестьяне оброку с души по 4 р. 50 к. Записавши что-то на бумаге, проезжий потребовал у Васильева, чтоб нарядил для проезда его в другое селение подводу. Васильев дал подводу, на которой неизвестные люди и уехали далее. Более сего показать не имеет.

2) Вотчины помещицы Марьи Васильевны Саванчеевой, сельца Старого, крестьянин Роман Петров: минувшего декабря 29-го дня приехали к нему из деревни Наганова на лошади два человека, а кто они таковы, не знает, и приказали ему приготовить для проезда их до другого селения подводу, а сами пошли к жительствующему в том сельце Старом г. коллежскому асессору Борису Елисеевичу Новицкому. По требованию их, а в особенности потому, что они были у означенного господина Новицкого, Петров не осмелился ослушаться и дал им подводу. Во время бытности их в избе никаких слов они не говорили, и он, Петров, не слыхал.

3) Вотчины помещиц Александры и Марьи Тимофеевых Сноксаревых, деревни Нечановой, староста Семен Федоров: прошлого 1796 г., декабря 29-го или 30-го числа, приехал из экономической деревни Большое Овсянниково офицер с солдатом, и как их по имени и отчеству зовут, не знает, и остановились у десятского деревни Нечановой, крестьянина помещицы Настасьи Никитишны Жеребцовой, Луки Григорьева, который сего января 4-го числа, волею Божиею помре. Офицер у того десятского из милости попросил подводы для отвоза себя с солдатом до сельца Старого, а между тем, покуда десятским была наряжаема подвода, спрашивал у крестьян, каких они помещиков, и записывал у себя на бумаге, сколько за каким помещиком состоит мужеского пола душ и по скольку получают в год оброку с души, для чего же это он записывал, о том никому из крестьян не объявлял, равно у него не спрашивали. Более сего офицер им ничего не говорил.

Совершенно такое же показание дали вотчины помещицы подполковницы Настасьи Похвисневой крестьянин Изот Иванов и помещицы вдовы секунд-майора Марьи Постниковой староста Федор Федоров.

4) Коллежский асессор Борис Новицкой: декабря 29-го числа пришел к нему какой-то человек, сказавший о себе, что он подпоручик и служил в полку Его Императорского Величества, а ныне послан от государя, из С.-Петербурга в Оренбург, для обучения новой военной экзерциции.

Бывшая в это время у него, Новицкого, помещица Марья Саванчеева, посидя немного, позвала офицера к себе и повела. На другой день подпоручик пришел к нему опять и объявил, что вотчины госпожи Измайловой, деревни Григорцевой, крестьяне не дают ему на проезд подводы, то было бы о сем ему, Новицкому, известно; причем спросил и записал его имя, чин и фамилию. Во время пребывания подпоручика у Новицкого никаких слов, что будто бы он и еще целый полк послан для переписки помещичьих душ и что с нового года все помещичьи крестьяне платить будут оброк так, как и казенные, не говорил и никаких душ не записывал.

4) Весьегонская помещица Марья Саванчеева: 29-го числа декабря, находясь у коллежского асессора Бориса Новицкого, видела, что к нему приехал какой-то человек, назвавшийся подпоручиком полка Его Императорского Величества и сказывавший, что он послан из Петербурга в Оренбург для обучения военной экзерциции. Посидя у Новицкого немного, она, точно, звала подпоручика и с сержантом к себе выпить по стакану пива, которые, побыв у нее немного, пошли к десятскому, по наряду коего и дана им к отвозу их подвода. Когда же они у нее были, никаких слов, что он, подпоручик, и еще целый полк послан для переписи помещичьих душ и что помещичьи крестьяне с нового года будут платить оброк так, как и казенные, не говорил, а также переписывал ли он, подпоручик в сельце Старом крестьян, не знает.

5) Весьегонская помещица Степанида Гусева: 30 декабря пришел к ней какой-то проезжающий офицер и сказал о себе, что он подпоручик, посланный из Петербурга в Оренбург к г. губернатору, с указами; имени же и отчества своего не назвал. Он объяснил ей, что ему нужна на проезд подвода, но крестьяне сельца Стрекачева не дают, почему просил ее, Гусеву, приказать крестьянам исполнить его требование; а как в том сельце находятся крестьяне не одной ее, а разных помещиков, почему наряд подвод зависит от десятского, то она на то ему и отозвалась. Когда же он у нее был, никаких других слов не говорил, и она не слыхала.

Во всех этих показаниях, а также и в донесениях Маслова, нигде не упоминается о том, чтобы слова Федосеева произвели не только «возмущение», но даже какое-либо волнение между крестьянами.

Один лишь приказчик помещика Сысоева, Козьма Васильев, показал, что Федосеев привел «в немалое сомнение» жителей с. Макарова, объявив им, «что скоро все помещичьи крестьяне будут государевы». Вероятно, обитатели села Макарова весьма скоро вышли из своего «немалого сомнения», потому что, в противном случае, «сомнение» это непременно было бы поставлено в число обвинений Федосеева. Несчастный подпоручик дорого поплатился за свой необдуманный вымысел, к которому прибегнул, вынуждаемый крайней бедностью. Несмотря на разноречие и неполноту показаний допрошенных лиц, Весьегонский нижний суд не потрудился даже дать обвиняемому очные ставки с обвинителями и поспешил представить дело на заключение С.-Петербургской уголовной палаты. Приговор ее, поражающий своей несправедливостью, мы приводим в подлиннике.

Изложив вкратце дело, Палата делает такого рода заключение:

«А законами повелено:

«Воинского Устава 17 главы артикулами:

«133. — Все непристойные подозрительные сходбища и собрания воинских людей, хотя для советов каких-нибудь (хотя и не для зла), или для челобитья, чтоб общую челобитную писать, через что возмущение или бунт может сочиниться, чрез сей артикул имеют быть весьма запрещены. Ежели из рядовых кто в сем деле преступит, то зачинщиков без всякого милосердия, несмотря на то, что они к тому какую и причину имели или нет, повесить, а с остальными поступить как о беглецах упомянуто».

«135. — Никто б, ниже словом, или делом или письмами, сам собою, или чрез других, к бунту и возмущению или иное что, учинить причины не дал, из чего бы мог бунт произойти. Ежели кто против сего поступит, оный по розыску дела живота лишится или на теле наказан будет».

«137. — Всякий бунт, возмущение и упрямство без всякой милости быть виселицею наказано».

«На оный артикул толкование:

«В возмущении надлежит винных в деле самом наказать и умертвить, особливо ежели опасность в медлении есть, дабы чрез то другим подать и оных от таких непристойностей удержать пока не расширится и более б не умножилось».

«Указание 1762 г. Июля 3, по прочем; кто в разсевании ложных и ко вреду клонящихся слухов действительно изобличен будет, таковых, яко возмутителей Государственного покоя, без малейшего упущения времени так наказывать, как точные о таковых указы повелевают».

«1767 года Августа 22.

«Кто отважится возмущать людей и крестьян к неповиновению их помещикам, тот час брать под караул и приводить в ближайшие присутственные места, которым без продолжения времени поступить с ними как с нарушителями общего покоя без всякого послабления».

«1754 г. Сентября 30 числа:

«Подлежащим и натуральной и политической смерти той смертной экзекуции до разсмотрения и точного об них указа не чинить; а при посылке их в тяжкую работу в Рогервик и прочие определенные места, чиня жестокое наказание кнутом и вырезав ноздри, ставить на лбу «В», а на щеках на одной «О», а на другой «Р», по учинении им того наказания заклепав в кандалы, ссылать до указу в тяжкую работу в Рогервик и прочие места».

«Жалованной благородному Российскому дворянству грамоты 1785 года апреля 21 дня статьями:

«5-ю. Да не лишится дворянин или дворянка дворянского достоинства, буде сами себя не лишили оного преступлением, основаниям дворянскому достоинству противным».

«6-ю. Преступления, основания дворянского достоинства разрушающие и противные, суть следующие: 1) нарушение клятвы, 2) измена, 3) разбой, 4) воровство всякого рода, 5) лживые поступки, 6) преступления, за кои по законам следовать имеет лишение чести, телесное наказание, 7) буде доказано будет, что других уговаривал, или других научал подобные преступления чинить».

«73-ю. Дело благородного, впавшего в уголовное преступление и по законам достойного лишения дворянского достоинства или чести или жизни, да не вершится без внесения в Сенат и конфирмации Императорского Величества».

«15-ю. Телесное наказание да не коснется до благородного».

«Палата Уголовного Суда по получении сему делу ревизии 26 числа сего января определила: как из сего дела явствует, что Весьегонского нижнего земского суда заседатель Маслов сделал суду донесение, что оный подпоручик Федосеев, проезжая село Макарово обще с солдатом, сказывал, что он и еще целый полк послан в разные места от Его Величества от С.-Петербурга и до города Оренбурга об узнании и о переписке в помещичьих селах и деревнях, сколько в них число душ и какой они платят помещикам оброк и что де сии помещичьи крестьяне будут Государевы и сбирать с них будут оброк так, как и с прочих казенного ведомства крестьян; а к тому и при учиненном следствии, помещика князя Ухтомского, сельца Стрекачева, десятский Алексей Васильевич показал, что из сих проезжающих двух человек, один сказал, что де он и еще целый полк по всей России в разные места послан для переписи помещичьих душ и какой они платят помещикам оброк, а притом и его спрашивали, как его, Васильева, зовут помещика и по сколько они платят ему с души оброку; за всем же тем и из означенной им Федосеевым своею рукою записи таковое его преступление ясно обнаружилось, ибо в оной именно он означал, что у какого помещика сколько душ крестьян и по скольку они платят оброку; а к совершенному его доказательству и ехавший с ним сержант Степанов в допросе своем объявляет, что он слышал, как Федосеев помещице Гусевой пересказывал, что де с нового года с помещичьих крестьян оброк сбираться будет наравне с казенными крестьянами, а из такового его, Федосеева, разглашения не иное что могло бы последовать, как вред общему спокойствию и послужило бы поводом крестьянам противу помещиков своих к возмущению, почему за таковое его злонамеренное покушение к нарушению общего покоя, как разгласителя о вольности, по содержанию указов 1762 г. июля 3 и 1767 г. августа 22, и по силе Военного устава 17 главы, 133, 135 и 137 артикулов и на оный толкования и подлежало учинить смертную казнь, а по указу 1754 г. сентября 30 наказание кнутом и вырезав ноздри заклеймить указанными литерами, но как он имеет обер-офицерский чин, то Палата мнением своим полагает: по силе жалованной благородному российскому дворянству грамоты 15 статьи, от того наказания освободить, а по силе грамоты 5 и 6 статей лишить его, Федосеева, чинов, сопряженного с оными дворянского достоинства и потом послать в каторжную работу; а сержанту Осипу Степанову, который ехал с тем Федосеевым обще, все таковые его злонамеренные преступления видел и слышал, но не токмо его от того не воздерживал да и нигде о сем не донес, а потому и сделался, по вышеозначенным законам, таковой же преступник, то и ему, как соучаствующему в том преступлении, вместо подлежащей смертной казни, по силе указа 1764 г. сентября 30 учинить жестокое наказание кнутом и дать двадцать пять ударов, а потом вырезать ноздри, заклеймя указанными литерами и заклепав в кандалы, послать в каторжную работу в Ригу».

Подписали: Петр Мартынов.

Дмитрий Старков.

Иван Котельников.

Приговор этот Палата препроводила на утверждение Сената.

Сенат нашел его не только совершенно правильным, но приделал к нему следующее окончание.

«А понеже указом 3 января 1797 года предписано:

«Как скоро снято дворянство, то уже и привилегия до него не касается, почему и впредь поступать», то Сенат, по должном соображении всех обстоятельств настоящего происшествия, мнением своим на основании законов присуждает, чтоб подпоручика Федосеева за преступление им содеянное лишить чинов, дворянского достоинства, по снятии коего и привилегия до него не касается, чего ради, наказав кнутом, сослать в работы на Нерчинские заводы».

28 апреля 1797 г. Петербургская палата суда и расправы донесла Сенату, «что лишенному чинов и соединенного с ними достоинства, Ивану Федосееву, наказание кнутом двадцатью пятью ударами прошлого января 31 числа в Рождественской части, на Александровской площади, чрез заплеч-ных мастеров, учинено; после сего оный преступник препровожден в Новгородское Губернское Правление для отсылки в Нерчинские заводы».

Вслед затем и Степанов, битый кнутом и клейменный, отправлен в Ригу.

Сборник очерков С.Н. Шубинского находится в краеведческом фонде нашей библиотеки (читальный зал) и ждет своих читателей.

Подготовила Савельева Г.Н.