Воспоминания Глафиры Стареньковой

На сайте «Проза. ру» были опубликованы воспоминания кандидата медицинских наук, уроженки деревни Горка Ваучского сельского совета Весьегонского района Калининской области Глафиры Васильевны Стареньковой (6 апреля 1926 – 18 декабря 2013). С 1931 по 1941 года она жила и училась в Петрозаводске, в 1941-1944 гг. – находилась в эвакуации в Весьегонске. Окончила Ленинградский стоматологический институт (1948). Работала в Республиканской больнице Петрозаводска, Калининском медицинском институте.

***

Очень  быстро, в одно мгновение, пролетела жизнь, богатая событиями... Давно ли мне было 20-30-40 лет, - и вдруг уже 83. Сквозь гущу времени в памяти всплывают эпизоды из детства, юности, из жизни в Вауче и в Петрозаводске, Калинине. Многие события требуют уточнения, а  спросить уже не у кого: из семьи я осталась самая старшая.

Сожалею, что в молодом возрасте не интересовалась своими предками - другие были интересы, заботы. Мои дети, внуки, племянники и их потомки должны знать свои родовые корни, им и посвящается мое повествование. 

***

"Память о своих  предках - чувство рода - доброе чувство, вполне почтенное", - писал И.С.Аксаков. 

Значение прошлого для укрепления настоящего и развития будущего понимал и А.С.Пушкин.  И выразил это в прозе и стихах:

„Два чувства дивно близки нам,

в них обретает сердце пищу:

любовь к родному пепелищу,

любовь  к отеческим гробам".

Мой очерк о родословной основывается на личных воспоминаниях, а также рассказах мамы и ее отца. 

Все мои родные родились в деревне Горка Ваучского уезда (сельсовета) Весьегонского района. Области же в паспортах  указаны разные: в  родительских - Московская, моем - Калининская, а в  паспорте брата (он получал его в Петрозаводске в 1946 году) местом рождения значится  Вологодская область, Уломский  район.  

 

Сейчас Ваучская земля покоится на дне Рыбинского водохранилища.

Во все времена ваучане были тесно связаны из-за близости расстояния (7км) с Весьегонском.

 

Весьегонск - один из старейших северных городов  центральной России. В 2006 году он отметил свое 230-летие. Однако в 2007 году появились новые данные (Ларин Г.А.), указывающие, что  первое письменное упоминание о Веси  Егонской было 560 ЛЕТ назад в грамоте Симонова монастыря (1460 г.).

Современный Весьегонск ничем не напоминает старину. Архитектурный облик его, складывающийся столетиями, традиции города и его жителей ушли на дно рукотворного  моря.

„ Есть город маленький на карте,
скромней других и прост на вид.
он как пловец на водном старте
на море Рыбинском стоит…“

Старый  Весьегонск располагался на правом берегу реки Мологи. Название Молога означает по разным источникам "тихая, спокойная, рыбная река". В летописи Нестора указывается, что в верховьях Мологи, Оки и Волги жили 3 финских племени: вепсы (карелы), меря, весь.

По-карельски река переводится как "ёга". В весьегонских  краях встречаются названия рек и деревень "егна, ягница". Таким образом, Весь Егонскую (весь речную) населяли  русские и карелы, они занимались животноводством и  земледелием. 

Легенда о том, что в Веси Егонской в 1500-1530 годах побывал Иван Грозный (прим.: годы жизни Ивана Грозного 1530-1575), его интересовало оружейное производство в Устюжне, которая находилась в 60 км от Весьегонска.

В 1560 году Весьегонск был богатым городом, население составляло 4500 человек, было около 900 дворов, 20 церквей, 100 кузниц, где ковали пушки, ядра, пищали, дробь, скобы, лопаты и другие железные изделия.

На Моложском берегу шумела богатая петровская торговая ярмарка, торговали не только российские купцы, но и зарубежные (греки, персы, литовцы, немцы и пр.) которые привозили сюда шелка, жемчуг, ковры, а увозили меха пеньку, воск.

Указом Екатерины I село весьегонское переименовано в город Тверской  губернии. В 1781 г. указом императрицы утвержден герб города (рисунок: в верхней части на красном поле золотая корона в нижнем на зленом поле - черный рак).  

Город постепенно растет, строятся лавки, мельницы, трактиры, церкви, дома. 

В 1880-90е г.г. после завершения строительства знаменитых „КРЕСТОВ“ в  Петербурге еще в 22-х городах России, в  том числе  и  Весьегонске, по проектам того же архитектора Александра Томишко строятся каменные тюрьмы.О  весьегонской Тюрьме в своих произведениях упоминал Н.В. Гоголь.

В этот период в Весьегонске строятся каменные 2-3-хэтажные дома, открываются школы, гимназии. Дома в городе в основном были деревянные, которые располагались близко друг к другу. 

В городе наблюдались частые пожары, а весной наводнения, во время которых Весьегонск в шутку называли „Северной  Венецией“. В этот период люди передвигались по городу на лодках или плотах (рисунок). 

Дома ежегодно подтапливались и разрушались. В 1849 году половодье было наиболее сильным: вода покрывала дома на 2-хметровую высоту. Городской голова предложил выход: перенести 120 наиболее подтапливаемых домов на более высокое место. Был составлен трактат, но власти губернии посчитали это утопией, а создателей чудаками, фантастами. Спустя 90 лет эта утопия была осуществлена.

***

1913 год ознаменовался в Весьегонске нововведениями: на главных улицах установили калильные керосиновые фонари, которые горели до рассвета и служили путеводной звездой   заплутавшимся за пределами города путникам. Вечером в городе во время включения фонарей собиралось много ротозеев, которые, задрав кверху головы и бороды, наблюдали вспышки света во всей сети 30 фонарей.

Примечательным был общественный сад с танцплощадкой, где по вечерам играл струнный оркестр. 

На Мытной площади пожарниками заливался каток, куда ходили кататься не только дети, но и взрослые. 

В 1916 году  в городе был открыт кинотеатр „ФОРУМ“, где демонстрировались американские фильмы. В Народном доме любителями-артистами показывались спектакли  „Бесприданница“, „На дне“, „Доходное место“ и др.

В  дореволюционные годы в Весьегонске проездом были княгиня Дашкова, высланная императором Павлом в свое имение „Коротово“ Уломского уезда, поэт Батюшков, писатели Куприн, Салтыков-Щедрин (губернатор Твери), митрополит Филарет (Филарет здесь скрывался от ареста), Софья  Перовская. 

***

Советская власть в уезде была установлена в конце января 1918 года. В этот год были созданы сельскохозяйственные коммуны и артели. В 1921-26 г.г. эти хозяйства распались. С 1928 г. началась коллективизация. В 90-е годы колхозы ликвидированы, но небольшое количество их существует до настоящего времени.

В начале 1930-х годов в СССР был разработан гениальный грандиозный план „БОЛЬШАЯ  ВОЛГА“. Предлагалось создать на Волге 8 крупных гидроузлов, что должно было дать стране дешевую электроэнергию, создать глубоководный путь между северными и южными морями, осуществить орошение засушливых земель Заволжья. 

Весьегонский  край оказался в эпицентре описываемых событий. В сентябре 1939 года последовал указ Президиума Верховного Совета РСФСР о переносе г. Весьегонска и деревень по берегам Мологи в связи с затоплением и образованием Рыбинского водохранилища. В период 1939-40 года было выселено с веками насиженных благоустроенных земель 25 тысяч крестьянских дворов.  

Старинная часть Весьегонска с добротными каменными домами и мостовыми подлежала затоплению. Указом 1940 года г. Весьегонск преобразован в рабочий поселок, Весьегонский район ликвидирован, а его территория распределена между Череповецким, Овинищенским и Сандовским районами.

Весьегонский район был восстановлен в 1949 году, а статус города Весьегонск вновь приобрел в 1953 году.

***

Переселение было самым драматичным событием в истории  Весьегонска. До сих пор идет дискуссия о плюсах и минусах переселения. 70-летие существования Рыбинского  рукотворного моря показало очевидные минусы.

Вся площадь земель с заливными лугами, дающими богатейший полезный корм для молочного скота, затоплена, что нанесло ущерб производству вологодского масла и сыра, которые с давних времен экспортировались за границу.

Кроме того, утрачен архитектурный облик г. Весьегонска, традиции, передаваемые из поколения в поколение, изломаны судьбы многих людей, уехавших в дальние края (Казахстан, Сибирь). 

Нанесен экономический ущерб в лесном хозяйстве. Основным богатством края был лес. Ежегодно заготовляли его около миллиона стволов. Тысячи плотов с древесиной сплавлялись по Мологе в низовья Волги. На заготовке и вывозе леса трудились крестьяне уезда. 

Популярной была специальность точильщика-пилостава. Точильщики трудились не только в своем уезде, но выезжали в другие губернии и за границу (из публикаций Б. Купцова, С. Зеловой, АЛЬМАНАХ, Весьегонск, 2009 г.).

ВАУЧ - РОДИНА МОЯ

В 7-ми километрах от Весьегонска на противоположной  стороне Мологи располагалось село Вауч, которое состояло из слившихся друг с другом деревень Горка, Средний и  Большой Двор, Холмищи, Мышья гора.

Из села в хорошую погоду была видна золотая главка Весьегонской колокольни и слышен колокольный звон. Весной в половодье все это 7 километровое пространство заливалось водой. Весьегонская молодежь нередко на больших лодках по 30-40 человек добирались до Ваучи, иногда с риском, борясь с большими высокими волнами, заливающими лодку.

За рекой начинались заливные луга... За деревнями в отдельных местах возвышались корабельные рощи (Глинская, Холмищенская, Горская, Мышкинская). За обладание заливными лугами в дореволюционные годы шла борьба между заволжскими крестьянами и городскими мещанами, содержащими домашний скот. Народ на борьбу выходил с косами, вилами, палками. Привлекалась полиция. До убийств дело не доходило: не по-христиански.  

***

Моя память хранит о Вауче отрывочные воспоминания 75-летней давности о жизни там (до 5 летнего возраста) и кратковременных приездах в 1933-39 годах. 

Поездки из Петрозаводска, где мы жили с 1931 по 1941 год, были длительными и утомительными, с 2-мя пересадками: в Ленинграде или Мге на пассажирский поезд, который шел до станции Москва (Бутырская), и в Овинищах – на Весьегонский поезд.

Предпочтение отдавалось поездкам через Ленинград. Когда это удавалось, мама устраивала нас на вокзале в детскую комнату на несколько часов. В это свободное от нас время она компостировала билеты, а иногда удавалось заглянуть в магазины.

Помню, как однажды, перед посадкой на Московский поезд, еще без вещей, которые были в камере хранения, мама вывела нас с Колей на площадь перед вокзалом, и мы впервые увидели бегущие трамваи по Лиговке и Невскому проспекту. Зрелище для нас с братом было завораживающее, незабываемое.

***

Пассажирский поезд на Москву через Овинищи всегда был переполнен пассажирами с громоздкими вещами, которые    размещались не только в вагоне (он был общим), но и в тамбурах.

В Овинищах мы высаживались и ждали посадки на Весьегонский поезд. Вспоминаю анекдотичный случай. Я с вещами сидела на скамейке, на улице около здания вокзала, а мама отошла в вокзал. 4-5-тилетний Коля вышагивал по перрону вблизи от меня и с аппетитом уминал кусок булки или пирога. Неожиданно перед ним возник гусь и пытался отнять из руки Николая вкусную еду. Он – бежать, а гусь тоже за ним бежит и иногда, размахивая крыльями, отрывается от земли и парит в воздухе на 0,5-1-метровой высоте. А Коля  орет и прижимает руку с едой к себе.

Я  помочь не  могла: запрещено было отходить от вещей. Кто-то из пассажиров, бывших в это время на перроне, спас Колю от преследований гуся и привел ко мне на скамейку. 

Наконец Весьегонский поезд подан для посадки. Состав  состоял из 5-6 старинных вагонов. Они отличались от современных тем, что концевые тамбуры были открытыми и защищались снаружи низкой (около 70-80 см высоты) кованой  узорной решеткой. Ступени в тамбур тоже были коваными, узорными. Вагоны были общими, разделений на купе не было.

***

Приехав в Весьегонск, мама на станции искала подводу, чтобы на ней добраться с вещами до Ваучи или хотя бы до лодочного перевоза на Мологе. Помню, дорога от станции была мощена кругляшами от стволов деревьев. 

Если возчик соглашался довезти нас до Ваучи, тогда мы ехали через центр города с его добротными каменными домами на канатный перевоз через  Мологу.

Или мы ехали  окраиной города через Новинки к лодочному перевозу. Здесь  на нашем пути был квадратный пруд (водоем с деревянными берегами и поверхностью воды, сплошь покрытой ряской).

Доставив нас до реки, возчик уезжал обратно в город, а мы, встав на берегу, кричали „Перевозчик, перевозчик!!!“. Он чаше прятался в шалаше с Ваучской стороны. Услышав зов, он ехал за пассажирами.

Вспоминаю случай. Переехав Мологу, мы поднялись на высокий берег – и перед нами открылась красота: зеленое море луки (заливные луга), за ней видна белокаменная колокольня и купол церкви.

***

В  Вауч вела от канатного перевоза широкая дорога для конного транспорта, а от лодочного перевоза - узкая тропа через высокие травы для пешеходов. 

Трава была сочной, часто попадались полевые цветы, кислица (щавель) на высоких ножках, лук, чеснок. Среди разнотравья кое-где росли кусты рябины, смородины. Встречались маленькие озера – озерины, как их называли ваучане. Каждая имела свое название, например, Катеринина озерина. В ней часто деревенские рыбаки ходили с бреднем, ставили кужи. В луке было и глубокое озеро-омут. В нем, случалось, что купающиеся и тонули...

***

Над кустами и травой летали бабочки, стрекозы, птички. Воздух был напоен неповторимым изумительным ароматом, особенно одуряющим в период сенокоса вблизи сохнувших трав.

Я часто вспоминаю случай, когда мы приехали в Вауч всей семьей. Родители, пройдя немного по тропинке, сбросили в траву вещи и папа воскликнул: „Все, я дальше идти не могу - дух захватывает!“. Мы с братом рвались в деревню, а папа с мамой легли на спину в траву, раскинули широко руки и  наслаждались ароматом окружающих трав. Нам разрешили идти одним в деревню.

Сейчас с грустью и со слезами на глазах вспоминаю это событие: для родителей эта встреча с родиной всколыхнула воспоминания о молодости, годах прожитых в Вауче. Для папы это пребывание на родине оказалось последним.

Мы с Колей весело бежали в деревню по тропинке вдоль высоких трав, кругом ни души - и тишина… Вот тропинка кончилась и мы вышли на широкую дорогу, ведущую к мосту через речку Отоку. Речка неглубокая, вода прозрачная, видны плавающие в ней мальки, вьюны. Дно реки и берег - чистый желтый песок. Это любимое место ребят для купания.

Невдалеке - выше и ниже по течению - дно речки илистое, на поверхности видны листья и бутоны желтых кувшинок (кубышек) и белых лилий.

***

Взрослые и подростки купаться чаще ходили на Мологу. Берег ее был высокий, крутой, со множеством круглых отверстий диаметром от 5 до 10 и более см. Толи это были гнезда птиц, а возможно и норы грызунов.

Дно реки гладкое - желтый песок. На реке мы часто видели сплавные плоты, гонки на них, шалаши, а иногда и маленький костер… Видели также проплывающий мимо в Устюжну или в Рыбинск пароход „Гаршин“.

Поход на Мологу купаться обычно сопровождался сбором в луке кислицы, лука, чеснока. Дары природы складывали в головные платки  и завязывали в узел. Дома лук и чеснок резали на мелкие дольки, посыпали солью, толкли пестом и с аппетитом ели с домашним теплым ржаным хлебом или житником (из злаков житняка - богат протеинами, по вкусу и виду - пшеничный хлеб). В кислице в пищу как деликатес употребляли толстые (диаметром 1-2 см) сочные стебли – вкуснятина!!!

***

Возвращаюсь к нашему с Колей путешествию через луку до деревни… 

Пройдя через мост через Отоку, через 100-300 метров начинается деревня Горка. Она встречает путника шумом, который издает находящаяся справа от дороги механическая дизельная мельница, во дворе которой всегда стояло множество подвод, груженых мешками с зерном или уже смолотой мукой. Сюда молоть зерно привозили не только из Ваучи, но и соседних сельсоветов и районов.

Слева от дороги возвышалась гора. На ней видно несколько одноэтажных зданий: школа, больница, роддом, аптека, сельсовет. Отсюда так же шла (параллельно нижней) дорога в деревню. Дома располагались только слева от дороги. По этой линии до пересечения с нижней дорогой стояло 6 домов, в том числе и наш.

По нижней дороге справа сразу за мельницей  росли густые вербы, а за ними располагался новый район деревни Горка „Кулибаниха“ с 5-7-ю домами (2-3 из них не достроены: хозяева уехали в период коллективизации в города). „Кулибаниха“ была защищена от дороги и скота, идущего с пастбища, забором из жердей.

Далее - справа от дороги - располагался пруд Мочилки. По берегу его близко друг к другу теснились бани. От них в воду шли деревянные мостки для забора воды и полоскания белья после стирки.

Далее шло заброшенное поле с сохранившейся ветряной мельницей. Здесь ребятня часто играла в прятки, качалась на крыльях мельницы.

Напротив этого поля, слева от дороги, начинались первые жилые дома Горки (дом Г.Патина и 2-хэтажный Жукова, с садом, за которым стоит колодец с высоким журавлем).

Здесь две дороги верхняя и нижняя соединяются, образуя широкую дорогу типа удлиненной площади. Здесь часто устраивали гулянья с плясками. 

***

Плясали в Вауче своеобразно. 4 девушки становились по кругу на одинаковом расстоянии напротив друг друга. 1-я исполняла залихватскую частушку и, притопывая и, волоча ногу по земле, семенила к соседней девушке. 

Теперь начинала свою частушку вторая девица и, также поднимая пыль с земли, приближалась к следующей девице. Все 4 девицы, исполнив по одному-два раза частушки, уходили с круга - состав исполнителей менялся. 

На земле после таких плясок еще долго был виден четкий круг.

***

На этой широкой улице дома располагались с обеих сторон. Здесь деревня расширялась, появились дополнительные параллельные и перпендикулярные улицы, вдоль которых и строились дома. Большинство домов в деревне были старые бревенчатые избы. Как правило, под одной крышей, крытой дранкой, располагалась изба и скотный двор с сеновалом.Были и новые дома, более высокие, добротные, возведенные в конце 20-х годов, а так же 4-5 двухэтажных домов.

Основу Ваучи составляли слившиеся друг с другом 2 деревни: Горка и Средний двор. Домов в них было не менее 200. Дома были расположены близко друг к другу.

Приусадебные участки были крошечные: выращивали овощи  для ежедневного спроса (морковь, лук, огурцы, укроп). Для картофеля, капусты, зерновых поля отводились за пределами деревни.

Деревьев и садов в деревне было очень мало. 

Из общественных зданий, кроме указанных выше школы, больницы, расположенных на горе, в этом участке деревни располагались две церкви (старая - небольшая деревянная и большая каменная колокольня, построенная в 1690 году). Стены и купол каменной церкви были расписаны картинами по библейским сюжетам. В  деревне была лавка-сыроварня, куда деревенские ежедневно носили свежее молоко, пасека, почта с телеграфом.

***

Каждый дом-изба начинался с крыльца (моста), защищенного сверху двускатной крышей. Крыльцо вело в сени, где на левой и правой стене располагались двери: одна в избу, а напротив - в скотный двор, и вверху - дверь на сеновал. 

У  большинства селян для туалета использовался угол скотного двора, прилегающий к стене сеней, где строили деревянный помост с дыркой. 

Изба, как правило, состояла из одной комнаты-горницы. Значительную площадь ее занимала русская печь, которая располагалась справа или слева от дверей. Устье печи было обращено к окну и отстояло от него на расстояние около 2-х метров.

У окна стоял стол для приготовления пищи. На стене кухни висели деревянные полки и шкафчики для посуды. Посуда (кринки, кадки, кружки, тарелки) была глиняная, изготовленная местными гончарами. Под полками стояла широкая скамейка для ведер с водой и чугунов. Это помещение кухни изолировалось от горницы тонкой стенкой из досок (переборкой) или ситцевой (домотканой) занавеской.

В стенке печи ближе к устью было круглое отверстие для трубы при разогревании самовара. Под устьем, близко к полу, было большое отверстие 30 на 40 см, ведущее в длинный тоннель, куда прятали ухваты, кочерги, сковородники, деревянную лопату для посадки хлебов в печь для выпечки - вся эта утварь была с длинными ручками.

В  кухне на стене висел глиняный рукомойник с носиком и полотенце, а под ними деревянная лохань.

В горнице во всех домах у стен крепились неподвижно широкие лавки, а перед ними стоял стол с гладко выстроганной столешницей, покрытый домотканой скатертью. В красном углу висели 1-3  иконы, украшенные полотенцами с вышивкой и кружевом.

Во всех домах были оборудованы полати. Это настил из досок, расположенный на уровне роста взрослого человека между печью и боковой стеной избы. Использовались полати для спанья. У некоторых под полатями у стены стояла деревянная кровать или топчан - дополнительное спальное место.

Летом все спали на сеновалах. Там оборудовали деревянные топчаны. На них укладывали постельники-матрацы, набитые сеном или соломой. Сверху и с боков спальное место защищалось домотканым пологом типа палатки, которая крепилась с помощью палок, продетых в петли крыши полога, а последние с помощью длинных веревок закреплялись к стропилам - балкам крыши сеновала. Полог хорошо защищал спавших от мух и комаров, а комары часто в Вауче были причиной малярии. Помню, в начале 30-х годов в деревне по домам разносили таблетки хины для борьбы с малярией (трясухой, как ее называли деревенские). 

***

Новые дома, построенные после революции, отличались от старых изб своим внутренним устройством. Хочу рассказать о доме моей бабушки на Кулебанихе.

Это был бревенчатый дом, покрытый сверху тесом и покрашенный в бледно-голубой цвет (фото). Окна были украшены резными наличниками, на чердаке располагалась светелка с балкончиком, тоже украшенным резными наличниками. Летом в светелке спали младшие сестры отца - Анна и Нина.

В доме, кроме кухни и горницы, была спальня. В ней стояла металлическая кровать. Дом, как и старые избы, был под одной крыше со скотным двором.

***

Мне хочется вспомнить также дом брата моего деда. Хозяин дома - Патин Григорий Михайлович - 25 лет служил надзирателем в одной из тюрем Петербурга. В 1913-14 году он вышел в отставку с пенсией и вернулся на родину с женой, которая служила в богатых домах Питера горничной. Они отличались от деревенских своей речью (питерским говором на „а“), привычками, степенностью, одеждой.

В деревне Горка дед Григорий построил дом по городскому стилю. Высокое крыльцо вело в просторные сени, далее располагалась кухня-столовая и просторная горница. В комнате у стены стояла пара сундуков, крышки которых украшены глянцевыми картинками с изображением членов венценосной семьи (царской семьи Романовых).

В  кухне, как и в других домах, была русская печь. Горница обогревалась кирпичной печкой-голландкой, покрытой цветными изразцами. В горнице на середине стоял стол, а вокруг него - венские стулья. Стены горницы были украшены лубочными картинками. Помню четко одну из них: шут Балакирев сидит на яйцах - высиживает цыплят...

Хозяйственные строения (скотный двор с сеновалом, туалет, называемый „зеленый домик“) располагались в отдалении от дома во дворе.

Справа от дома был небольшой сад с фруктовыми деревьями (яблонями, вишней, сливами), а перед домом - палисадник с кустами крыжовника и смородины. 

Хозяин дома - дед Григорий - после революции лишился царской пенсии. Детей у них не было, управляться с хозяйством стало сложно, поэтому он пригласил в свой дом жить в 1920 году свою племянницу Акулину, только что вышедшую замуж за однофамильца папы - Старенькова Александра.

***

Деда Григория вспоминаю смутно. Он мне помнится в черном сюртуке, картузе, с удочкой на плече и уловом (несколько небольших рыбин). Умер дед в начале 30-х годов, бабушка умерла позднее на несколько лет.

В 1938 году умерла и тетя Акулина, ее старший сын Николай  в 1937 г. переехал к нам в Петрозаводск, закончил  ремесленное училище, работал на Онежском заводе. В 1940 году ушел в армию.

При выселении Ваучи Александр с сыном, дочерью и молодой женой выехали в Казахстан, в Семипалатинскую область. Александр и его сыновья Николай 1921 и Владимир 1924  года рождения погибли, сражаясь на фронтах ВОВ. Дочь Маргарита 1930 года рождения  живет в Минске.

 Братья Александра  Владимир и  Ликанькаиз Ваучи переехали в Весьегонск.

Сыновья тети Акулины - мои двоюродные братья – почему-то бабушку называли хохлушкой, а иногда „бабка - золотой хохол", возможно потому, что родом она была с Украины, а скорее всего - из-за ее прически: ее длинные волосы были собраны в пучок, который располагался не на затылке, а на макушке темени и фиксировался блестящим гребнем.

Перед переселением в Казахстан моих родственников дом был продан и перенесен в соседнюю сохранившуюся на месте деревню Бор.
        

***

Дом Пастухова Василия, машиниста мельницы, также отличался своим благоустройством. Дом был 2-хэтажный. В нем жили две сестры – Настя и Маша – с мужьями и матерями своими. Василий - городской человек. И Настя училась в городе Весьегонске на белошвейку-модистку. Дом они устроили по городскому типу. На 2-й этаж, где они жили, вела лестница с резными перилами. 

В комнате-зале было множество необычных для деревни цветов (фикусы, пальмы, олеандр, китайская роза, папоротники). 

В спальне стояла кровать с никелированной спинкой и красивым покрывалом. На спинке кровати висели наушники-радио.

Маша с мужем Поликарпом жили на 1-м этаже. Здесь же была и кухня. 

Сестры были бездетные. Они часто приглашали меня к себе в дом, а жили мы по соседству. Я принимала горячее участие в их делах. При уборке мыла тряпочкой листья фикусов, когда пеклись хлебы или пироги, мне разрешалось из теста лепить фигурки.

Вспоминаю, как однажды, получив из Петрозаводска посылку от папы, где он работал с 1929 года, я похвасталась, что папа прислал мне красивый вязаный костюм и салатовую кофточку, шапку с помпоном, шарфик, рукавички и коричневые ботинки.

Сестры попросили принести к ним обновку. Они нарядили меня, оставив рукавички и шарфик (не по сезону). Тетя Настя  тоже нарядилась: надела синий костюм, на плечо накинула   рыжую лису. На ноги - туфли на высоких каблуках. Надушила себя и меня, и мы с ней (две фифочки) вдоль деревни отправились в лавку, а затем обратно домой, и, захватив судки с приготовленным тетей Машей обедом, понесли обед Васе и Поликарпу на мельницу. Вспоминаю как я, 4-х - 5-тилетняя, гордо шагала с тетей Настей по деревне, раскланиваясь с встречными ваучанами. Иногда останавливались для краткой беседы с женщинами…

***

Судьба подарила мне встречу с этими чудесными сестрами в 1943-44 году в Ярославле, куда я приехала учиться в медицинский институт. Будучи в эвакуации в Весьегонске, мама узнала, что Пастуховы-Подьячевы при выселении Ваучи переехали в Ярославль, где через адресный стол я их и разыскала.

При первой встрече, узнав, что я ищу жилье (в институте общежития не было), сестры предложили мне жить в их семье (сестры жили вдвоем: дядя Поликарп был на фронте, а дядя Вася погиб на мельнице еще до выселения Ваучи). Так я 1-й учебный год жила вместе с сестрами. 

Помогала тете Маше по хозяйству. Ездили на санках за дровами, торфом, бардой (отходами пивного производства) для коровы, которую сестры содержали. Вечерами в свободное время мы иногда сидели у печурки, смотрели на огонь и вспоминали о довоенной жизни в  Вауче и Петрозаводске. В эти тихие вечера я много узнала о своих родичах. Я  очень благодарна сестрам за тепло и поддержку меня в трудное время.

***

При освещении раздела о Вауче я позволю cебе еще остановиться на развлечениях ее жителей.

Под руководством младшего брата моего отца готовили и показывали театральные представления. Руководителем таких постановок был папин младший брат Стареньков Иван Кузьмич. Он закончил церковно- приходскую школу в Вауче, был бойким, смешливым (с юмором) парнем.

Сценой служил обычно наш сеновал. Широко открывалась дверь, через которую загружалось сено для хранения. На проем двери вешались на веревку ситцевые  или холщевые, раздвигающиеся в стороны  занавеси. Публика рассаживалась на бревнах, лежащих перед сараем, и скамейках, приносимых из соседних домов.

„Артисты“ показывали одноактные пьесы, отрывки из пьес. Под гармонь или гитару исполнялись популярные песни или романсы, исполнялись частушки басни, импровизированные частушки на злободневные деревенские темы, бьющие не в бровь, а в глаз, нередко с крепкими похабными словечками.
Читались стихи, показывались спортивные пирамиды, клоунады с шутками, остротами, комические образы, нередко с элементами «стриптиза», т.е. выдавалось всегда что-либо „из ряда вон выходящее“. Желающих посмотреть спектакль-концерт было много. Обычно артритов провожали бурными аплодисментами. 

Иногда Иван вновь открывал занавес и просил не расходиться, после чего показывалось что-нибудь из ряда вон выходящее. Например, однажды он сказал: „Не расходитесь, сейчас будет СМЕШНОЕ И СТРАШНОЕ“, приоткрыл нижние края занавесей и в отверстие показал свою голую задницу. Этот стриптиз еще долго обсуждался в деревне, а над Иваном подшучивали.

Следует сказать, что Иван был талантливым парнем. Он хорошо рисовал, играл на гитаре, пел романсы. Жаль, что он не развил свои таланты. В 30-е годы он уехал в Карелию, был в Пудоже, к семье не вернулся.

Его жена и дети при выселении Ваучи уехали в Семипалатинскую область, во время войны вернулись в Весьегонск. Его сын Вячеслав до своей кончины жил и работал в Весьегонске, где сейчас проживает его жена Екатерина. Их сын Сергей (внук Ивана), полковник в отставке, живет в Подмосковье (Голицино). Дочь Ивана Валентина - в Риге.

***

Зимой молодежь развлекалась на беседах, которые обычно устраивались в просторных домах одиноких вдовых женщин, чаще у Лизки Вагановой.

Девушки на беседу шли с прялкой и куделей. Строгий родитель каждый раз проверял маму и ее сестру, сколько напряли в беседе ниток. Если мало - был нагоняй и запрет на посещение бесед.

Мама вспоминала, что им с сестрой приходилось жульничать: прясть втихаря дома, про запас, а затем эти нитки присоединять к напряденным на беседе. На беседе хотелось повалять дурака, попеть, посмеяться, послушать байки. 

***

На гулянье в Вауч приезжала молодежь из соседних сел (Бор, Орлец, Перемут, Мышкино, Заднее Болото и др.). Особенно многолюдно было летом: приезжала местная молодежь, которая работала или училась в других городах.

В середине 30-х годов (после1936 года) основным местом сбора молодежи стал клуб, который открыли в каменной церкви. Здесь силами своей молодежи показывались спектакли, концерты. Готовились они под руководством  завклубом (иногда артисты приезжали из Весьегонска), демонстрировались фильмы, устраивались танцы.

Семейные клуб посещали крайне редко: ходили только на кинофильмы. 

***

Вспоминаю приезд в Вауч обоих родителей вместе. Мама собрала всех родственников, сфотографировались (фото), посидели за столом за чаем с пирогам и беседой. Никакой выпивки не было: не принято. 

Вспоминаю, что в нашем доме при приезде родителей собирались их друзья: Василий Пастухов - машинист мельницы с женой Настей, ветврач Иосиф Бушейко с женой Софьей, Владимир Беляков, житель Весьегонска, работающий в Вауче с женой Анной и наши родственники. Обычно они распивали чаи, сидели за самоваром с  традиционной ватрушкой-рогушкой, как называли ее в Вауче. За чаем шла неторопливая беседа, обменивались впечатлениями о жизни в Вауче и Петрозаводске, вспоминали знакомых.

***

Материально Ваучане жили неплохо. У всех были коровы, овцы, поросенок, куры. Имели приличную одежду и кожаную обувь. 

В 1939 году жизнь в Вауче, в связи с предстоящим затоплением прекратилась. Жители разъехались  в различные края: Урал, Сибирь, Казахстан, Никель, Череповец, Рыбинск, Ярославль, Свердловск, Калинин, Ленинград и другие уголки Союза. 

***

Многие Ваучане были участниками ВОВ (Великой Отечественной войны). Немало их сложили головы на полях сражений, некоторые удостоились высоких воинских наград и высоких званий. 

Хочу упомянуть о земляке генерал-майоре Еремине Петре Антоновиче. Я, проживая в Калинине с 1956 года, узнала, что  после ВОВ наш земляк Еремин служил начальником  Калининского Суворовского училища. При написании данного очерка, я вспомнила о нем и послала запрос в Центральный архив министерства обороны, откуда мне пришел ответ, привожу краткую выписку из него:

Еремин Петр Антонович, генерал – майор,
1897 года рождения в селе Вауч, Весьегонского р-на Калининской области.

1915-16 г. - рядовой запасного пехотного полка, Петроград. 

1916 год – юнкер, закончил Иркутское военное училище.

1917 г. - Самарский полк, командир роты, поручик.

1917-18 - Горская волость, Череповецкий уезд - инструктор Всеобуча.

1918 год - доброволец Красной Армии.

 1919-21 год воевал на Восточном, южном фронте, сражался с бандами Махно в должности начальника истребительного отряда
1922-26г. - командир батальона стрелковой дивизии (Красно-Уфимск, Керчь, Севастополь).

1926-29г. - слушатель  Военной Академии РККА им. М.В. Фрунзе.

1930-35 гг. - начальник оперативной части стрелковой дивизии (Киев, Винница).

1935-1941гг. - полковник, преподаватель Военной Академии им. Фрунзе.

1941-42 гг. – начальник штаба стрелковой дивизии
1942 г. - генерал майор-начальник штаба стрелкового корпуса  АРВО, ранение, лечение в госпитале в   Москве.

1943-44 гг. - начальник пехотного училища (Новгород - Волынск, Харьков, Ярославль).

1944 - 46 гг. - начальник  Калининского военного Суворовского училища.

10.10.1946 года уволен из кадров Вооруженных сил Союза ССР в запас по болезни.

НАГРАДЫ:  Орден Ленина (1945), три ордена «КРАСНОЕ ЗНАМЯ» (1920, 1942, 1944), юбилейные медали………

Умер Петр Анатольевич  9.10.1987 в возрасте 90 лет. Похоронен в  Москве.

 

ФОРМИРОВАНИЕ ФАМИЛИИ СТАРЕНЬКОВЫХ

Я, как и большинство моего поколения, ниже деда родственников не знаю. Мы отреклись от старого мира, а заодно и от родословной. Необходимо бережно хранить  и изучать прошлое своей семьи. Помнить, что гены не возникают заново а передаются из поколения в поколение…

Мой дед Стареньков Кузьма  Иванович, 1873-75 года рождения, малоимущий многодетный крестьянин (имел 3-х сыновей и 4-х дочерей) (см. схему генеалогического дерева). Всю свою жизнь прожил в деревне Горке, кроме Весьегонска и единственной поездки к сыновьям в Петрозаводск никуда не выезжал.

Был дед среднего роста, отличался скромностью, немногословием, спокойным покладистым характером. Был со всеми приветлив, доброжелателен, стеснялся высказывать и отстаивать свое мнение. Был хорошим семьянином. Во всем подчинялся жене. Всю свою любовь отдавал семье. Был на поводу у всех ее членов.

Дома всегда чем-то был занят: плел корзины из ивовых прутьев, лапти из лыка, убирался в скотном дворе.

Я помню деда: с окладистой с сединой бородой, всегда приветливой улыбкой, веселыми добрыми светлыми глазами улыбающегося, при улыбке у него обнажались выступающие вперед верхние зубы-резцы. 

Одним из первых дед вступил в колхоз, работал на животноводческой ферме: ухаживал за животными, возил в больших бидонах молоко в сыроварню. На сохранившейся в нашем архиве фотографии 1935-36 года запечатлены работники фермы во главе с председателем колхоза Анатолием Ванюшиным и зав. фермой Бакиным. Многие из них после выселения Ваучи проживали в Весьегонске (фото 1). Дед умер в 1937 году. 

Бабушка Старенькова Ефросинья (в девичестве Дубина) родилась в деревне Большой двор в 1876-78 году. Она отличалась бойким, командирским, своенравным характером, любила ходить в гости, часто навещала своих родственников в Большом дворе, дочерей в Холмищах, сыновей в Петрозаводске. 

В колхозе посещала собрания, сходки, любила бросать с места реплики, была неграмотной, умела только расписаться, знала много сказок. Мы - ее внуки, любили слушать ее сказки. Рассказывала она их интересно, с интонацией, на разные голоса, и каждый раз по-разному, с изменением действующих лиц, событий. 

С 1940 года бабушка проживала в Весьегонске с рано овдовевшей дочерью Соколовой  Ниной Кузьминичной и ее детьми. Умерла бабушка в 1944 году, похоронена  в Весьегонске.

ДЕТИ И ВНУКИ КУЗЬМЫ И ЕФРОСИНЬИ

Старшая дочь Александра, приблизительно 1895-56 года рождения, замуж вышла за Гришина в деревню Холмищи. Жили бедно. Александра отличалась бесхозяйственностью. При выселении деревни переехали в одно из сел Овинищенского района. 

Их дети: старшая Лена, после окончания медицинского училища работала медсестрой, после войны жила в Риге. О ее брате Василие и  сестре Глафире мне ничего неизвестно.

Тетя Александра по моему приглашению приехала в 1958 году в Калинин. Она жила в деревне одна, бедствовала. Приехала она в рваной одежде. Я ее приодела, купила пальто, платья, белье и надеялась, что она поможет мне по дому и будет нянчить 6-месячную дочь.

Мои надежды не оправдались. Тетя Саша оказалась неряхой, неумехой, ребенка часто оставляла без присмотра, и Ира несколько раз падала на пол с дивана или кровати. Нередко, придя с работы, я находила ребенка в мокрых грязных штанишках и рубашке.

Моя мама, приехавшая из Петрозаводска навестить нас, не  могла смириться с беспорядками в нашем доме и увезла Иру в Петрозаводск, а тетя Саша уехала к дочери в Ригу.

Вторая дочь Кузьмы, Агафья, младше старшей на пару лет, отличалась от тети Саши умом, смекалкой, хозяйственностью:  ткала полотно, одежду для семьи шила сама. Замуж вышла также в Холмищи, за работящего парня Егора Белова. 

Их сыновья, Владимир и Вечеслов, работали на заводе в Красноуральске Свердловской области.

Володя рано примкнул к секте евангелистов. Во время отпуска и после ухода на пенсию он в качестве проповедника разъезжал по России и Украине (Белая Церковь), посещал молельные дома.

Вечеслов на 2-3 года младше Владимира (1939-40 года рождения), страдал костным туберкулезом. Из-за болезни переехал в Молдавию, там и умер.

Владимир Белов последние годы жил в Красноуральске, его сын работает стоматологом  в Екатеринбурге (Свердловске).

ОТЕЦ

Сын Кузьмы, Стареньков Василий Кузьмич, 1899 года рождения (мой отец), был опорой и основным добытчиком в семье. В Вауче он окончил церковно-приходскую школу, позже - курсы телеграфистов (хорошо владел азбукой Морзе).

Работал на телеграфе, на почте в Вауче, затем на  железнодорожной станции Весьегонск, а возможно в Суде. Семья, проживающая в дер. Горка, испытывала большие материальные трудности, но помогать ощутимо семье материально отец не мог, поэтому уволился со службы и вернулся  домой, занимался крестьянским хозяйством. 

Вне страды уезжал на заработки (пилоставить) в Карелию. (На фото: пилоставы перед отъездом из Весьегонска, крайний слева в белом фартуке - мой отец Василий Кузьмич, в центре брат моей мамы Патин Михаил и крайний справа муж сестры отца  Белов Егор - примерно 1923-1927 год).

Отец был квалифицированным пилоставом: нарезал пилы, ножовки, в том числе и лучковые (с фигурными зубьями), точил режущие инструменты, правил бритвы.

В результате заработков отца в семье появились средства  для строительства нового дома. Ведь семья из 10 человек ютилась в старой однокомнатной избе (папа в 1924 году женился, привел в дом жену).

В 1924-25 году на вновь отведенном участке для строительства (Кулибанихе) был построен новый просторный дом (фото). Дом из бревен покрыт тесом и покрашен в бледно-голубой цвет. По фасаду 5 окон и 3 на боковой стене. На чердаке оборудована светелка - небольшая комната с балконом. Окна дома и светелки были украшены резными наличниками. На чердаке была оборудована светелка с балконом (в летнее время в ней жили дочери Анна и Нина).

Вход в дом был через крыльцо, которое вело в просторные сени. Из сеней были двери в избу, а на противоположной стене - в скотный двор и сеновал. Дом новый, а туалет, как в старых избах - помост с дыркой на скотном дворе.

В доме было 2 комнаты: горница с традиционной русской печкой, полатями и с кухней за переборкой. Вторая комната - просторная спальня (в ней жили Иван с женой Анной).

В 1924 году отец женился. По решению членов семьи молодоженов оставили жить в старой избе, а остальные Стареньковы переехали в новый дом. 

Папа продолжал периодически выезжать на заработки.  Появились дополнительные деньги на строительство нового дома, который и построили для нашей семьи в 1928-29 г. позади старой избы и сарая.

Дом был просторный (в нем были сени с выходом). Здание  современной планировки состояло из прихожей, кухни со столовой, горницы и спальни.

В горнице вокруг дубового стола с фигурными ножками стояли венские стулья, у стены деревянный диван, буфет (горка). В спальне красовалась гордость мамы - кровать с никелированными прутьями и шарами на спинках кровати, и с пружинным матрацем. Часть кухни и прихожей занимала русская печь, горница и спальня обогревались круглой печкой.

К сожалению, пожить нам в новом доме удалось только в течение 2-х - 3-х лет…

Началась коллективизация…

Тяжело, со спорами решался вопрос: вступать в колхоз или уезжать из деревни. Проблема решилась неожиданно: был раскулачен и арестован отец моей мамы, зажиточный крестьянин. Папа с братом Владимиром и двумя мамиными братьями Михаилом и Василием уехали в Петрозаводск, где устроились на работу в мастерскую металлоремонта.

В 1931 году жены с детьми воссоединились с мужьями и переехали в Петрозаводск. А через год в Петрозаводск переехала и мамина мачеха с сыном школьником.

Вскоре отец сменил место работы и устроился наладчиком механических пил в деревораспилочный цех на Онежский машиностроительный завод, где проработал до эвакуации завода в Сибирь.

Отец был беспартийным, показал себя добросовестным квалифицированным рабочим. Он был стахановцем, и портрет его висел на доске почета перед проходной завода.

По характеру папа был спокойным, уравновешенным, никогда на нас детей и жену не повышал голос. От мамы же нам и даже отцу нередко доставалось. К людям отец был доброжелателен, приветлив, всегда пользовался уважением. 
По характеру папа был спокойным, уравновешенным. Со знакомыми всегда улыбался, сопереживал тем, кому плохо.

Вот сейчас передо мной возникла картинка из детства… Мы с братом лежим на диване (оттоманке), а родители - на кровати, и вслух читаем роман  В. Гюго „Отверженные“. Когда папа читал сцены, вызывающие слезы у детей, у папы дрожал голос, он начинал заикаться а на глазах появлялись слезы.

За 15 лет жизни с отцом я никогда не видела его курящим или пьяным. Папа никогда не курил, выпивал только в гостях и по чуть-чуть, и  очень быстро - даже от одной рюмки – пьянел, отключался и засыпал (даже за столом), а после выпивки чувствовал себя очень плохо.

В Петрозаводске мы жили на окраине города, арендовали часть частного дома и огород для посадки картофеля, имели подсобное хозяйство: двух коз и кур.  Мама не работала, занималась домашним хозяйством, шила и вязала для семьи. Материально жили вполне прилично, скромно, без излишеств.

Зарабатывал отец неплохо: не шиковали, но и не нуждались. Случалось, что при дорогих покупках (например, шуба для мамы, зимняя одежда, расходы на поездки в Вауч и др.) денег не хватало, возникала брешь в бюджете. Для устранения ее папа брал в свои выходные дни точилку на плечо и отправлялся на дополнительные заработки. По договору он как точильщик обслуживал несколько магазинов, парикмахерских и столовых, а так же ходил по домам, где его знали. Нередко инструменты приносили к нам и домой. 

Вечером папа возвращался усталый. Мы с братом любили освобождать его карманы от мятых рублей, трешек, мелочи… Выкладывали все на стол, подсчитывали заработок и получали вознаграждение на собственные расходы.

Во время жизни в Петрозаводске родители общались со своими родственниками (семьями братьев папы и мамы), а так же земляками из Ваучи (Горбуновыми из деревни Бор и  Солодовыми из Холмищей). 

Встреча обычно проходила за традиционным самоваром с пирогами и разговорами. Они вспоминали молодость, односельчан, вспоминали знакомых Ваучан. Чаще звучали фамилии учителей (Ельцова, Копейкина), акушерки Степановны.

Если встреча происходила по поводу праздника, то мужчины выпивали по рюмочке, а затем пели любимые песни: „По Муромской дорожке…“, „Когда я на почте служил ямщиком…“, „Живет моя отрада…“, „Когда б имел златые горы…“, „По Дону гуляет казак молодой…“ и др.

***

В июле 1941 года решением правительства Онежский (тогда тракторный) завод эвакуировали в Красноярск и переспециализировали для производства танков. Мои  родители почему-то отказались от эвакуации с заводом. Наверное надеялись, что Петрозаводск не будет сдан врагу, а возможно, специальность отца не была востребована на новом заводе.

В действующую армию он не подходил по возрасту (42 года) и состоянию здоровья (неправильно сросшийся перелом правой руки), и он был мобилизован в войска местной противовоздушной обороны.

В  августе город почти ежедневно бомбили. Началась массовая эвакуация населения. В середине августа папа проводил нас на баржу, которая вывозила жителей  Петрозаводска и  других городов Карелии через Онежское озеро, Мариинскую систему в Вологодскую область (пристань „Сокол“). 

У нас с собой был небольшой чемодан с необходимыми вещами. При погрузке баржи мы видели, что многие пассажиры грузили на баржу громоздкие баулы, сундуки, и администрация не возражала. Папа узнал, что отправляться от пристани баржа будет ночью, и обещал попытаться привезти нам зимние вещи.

Отец вернулся домой, собрал зимнюю одежду, постельное белье, подушки, одеяла - все в большой сундук, который 10 лет назад был переправлен багажом в Петрозаводск из Ваучи. Туда же отец положил между мягких вещей ручную швейную машинку „ЗИНГЕР“ без деревянного футляра.

Отец договорился с соседом, который имел лошадь и занимался извозом, и они ночью привезли сундук на пристань  и погрузили его на баржу.

Рано утром три баржи отчалили от берега. Мы со слезами распрощались с отцом. 

Оказалось, это было последнее свидание нас с отцом. Через 2 месяца отец погибнет, но мы узнаем об этом только в 1944 году.

***

Будучи бойцом МПВО, отец в октябре 1941 года отправился сопровождающим баржи с государственным имуществом винзавода. 1 ноября при обстреле баржи отец погиб, о чем мама после возвращения в Петрозаводск в 1944 году после освобождения  Петрозаводска от оккупантов мама возвратилась туда и получила в штабе ПВО официальное извещение: "Стареньков В.К., боец ПВО, погиб 1 ноября 1941 года при исполнении служебных обязанностей во время обстрела  баржи” (см. фотокопию). 

Кроме того, маме удалось разыскать бойца МПВО - очевидца гибели отца.  Привожу краткий рассказ этого мужчины, который горел, тонул и остался жив: 1 ноября рано утром начался обстрел барж, находящихся после выхода из Онежской губы мимо Ивановских островов в открытом озере. Отец в это время стоял на посту, который располагался рядом с огромной цистерной со спиртом (ведь на этой барже везли сырье и продукцию винзавода). Снаряд или его осколок попал в цистерну.

Таким образом, отец оказался в эпицентре взрыва. Взрыв был огромной силы. В воздух, на палубу баржи, в озеро летели  охваченные пламенем доски, бревна, металлические осколки. На барже все горело, она начала погружаться в воду.

До встречи с очевидцем гибели баржи мы надеялись на чудо: отец мог остаться жив. Однако рассказ очевидца убедил нас, что он действительно ехал на барже с папой.

Отец вечером, накануне обстрела, всех бойцов ПВО угощал тушеным мясом, которое было специально приготовлено в дорогу. Отец зарезал нашу козу, оставшуюся бесхозной после нашей эвакуации из Петрозаводска.

После встречи с очевидцем мама убедилась в гибели отца и в том, что папа из этого ада спастись не мог. Так трагически погиб мой любимый отец в возрасте 42-х лет. Могилой его явилось дно Онежского Озера.

Память об отце хранится только в моем сердце. Никаких ценных вещей у нас нет. Да их и не было в нашей семье. Единственная память об отце - это несколько его фотографий и единственное письмо отца, полученное нами в эвакуации (см. ксерокс).

Интересным человеком со сложной  жизнью, богатой событиями был мой второй дед - Патин Иван  Михайлович,1878 года рождения. Он был относительно грамотным, от природы умен, наделен предпринимательской жилкой, чутьем. Свое крестьянское хозяйство вел грамотно с соблюдением правил агротехники и севооборота. Благодаря своему трудолюбию, смекалке был крепким, зажиточным крестьянином. С хозяйством справлялся силами своей семьи. 

С детьми: двумя дочерьми и тремя сыновьями был строг, при непослушании крут, не позволял возражений, праздности и безделья. С 4-х летнего возраста детей приучал к труду, брал  на сенокос, вкладывал в руки детские грабли, учил переворачивать для сушки сено , складывать его граблями в копны. Дома дети ухаживали за  животными (коровами, лошадьми, овцами) раздавали им корм, чистили сарай. Дочерей учили прясть, ткать, шить, чинить одежду, вязать, содержать дом в чистоте. 

Старшие дети окончили в Вауче церковно-приходскую школу. Средний сын несколько лет учился в гимназии и в 1939 году, будучи уже семейным, окончил институт (в 1940 г. погиб на финской войне). Младший сын так же окончил политехнический институт и аспирантуру.

Дед в молодости участвовал с косами и вилами в руках  в "бунтах" - борьбе  Ваучских селян с жандармами и мещанами Весьегонска за покосы на левом берегу Мологи. В Вауче дед пользовался авторитетом, к нему часто обращались за советами односельчане по вопросам хлебопашества. Он всегда давал обстоятельную  консультацию: когда, какую культуру и на каком  поле (земле) сеять, обращались к нему и по семейным, житейским проблемам. 

Дед Иван помимо работы в своем хозяйстве, нередко выезжал пилоставить, как правило в соседние с Россией государства. Он неоднократно работал в  Румынии, Сербии, Австрии, Польше, Швеции, Финляндии. Помню, его рассказы о вояжах за границу были очень интересны не только нам, внукам, но и его сыновьям. 

Рассказывал он образно, живо, с похвалой относился  к полякам, отмечал их высокую культуру в сравнении с россиянами, их уютные дома, ухоженные приусадебные участки, модную одежду жителей. К немцам, австрийцам особой симпатии не питал, считал их высокомерными, надменными. Уважал шведские и финские порядки, чистоту, грамотность, трезвость населения. О румынах отзывался пренебрежительно, отмечал нищету, неряшливость, крикливость, воровство населения. 

В 1910-12 годах дед со своим родственником Ганиным договорились съездить  на заработки в Америку. Уже выправили необходимые документы, но в семье у деда что-то случилось и он поехать не cмог. Но ведь жаль было времени, потраченного  на хлопоты, и денег на оформление документов, да и родственника подвел.  Тогда дед уговорил односельчанина поехать в Америку с документами деда. 

Сделка состоялась и ваучане двинулись в путь. Прошло несколько месяцев  и к старосте в Вауч приезжает нарочный из Весьегонска, а возможно, и Уломы, и сообщает, что Патина Ивана выдворили из Америки в Россию и по этапу везут на родину, в такой-то день за ним нужно  явиться в  волость в жандармское  управление.

Староста возмущен, ведь Патин дома в деревне и никуда не уезжал. Дело разъяснилось после доставки незадачливого "американца" в Вауч. Оказалось, он нарушил общественный порядок  в гостинице  в одном из городов Америки: ночью, не найдя туалет, он справил нужду, опорожнив мочевой пузырь  в кадку с пальмой. Его застукали, переправили в жандармерию, а оттуда отправили в Россию.

Хочется  привести еще один случай  из зарубежных поездок деда. Однажды он возвращался из Финляндии. В вагоне к нему подсел мужчина и проявил интерес. Любопытный мужчина подробно расспрашивал о жизни в деревне, семье, достатке, чем крестьяне занимаются в свободное время, читают ли газеты, книги, есть ли в деревне читальня. Дед на все вопросы откровенно ответил, а по поводу чтения сказал, что в его семье читают книги только дети, да и то те книги, которые выдают в  школе.            

После возвращения домой, спустя несколько месяцев, на имя деда на почту пришла посылка: сундучок, закрытый на замок, на котором красовалась сургучная печать. В сундучке оказались книги, больше детские, иллюстрированные картинками, а так же тонкие брошюры с более мелким  шрифтом. Моя мама вспоминала, что сундучок с книгами хранился много лет в клети, периодически книгами пользовались, читали в основном дети. Дед редко пользовался книгами и за заботой о благополучии семьи забыл о них. 

Когда в 1924 году умер В.И.Ленин, в деревне появилось много газет, плакатов с портретами  Ленина. Дед, обозрев их, воскликнул: „Мать честная, да ведь я с этим мужиком и познакомился в поезде, ведь это он прислал посылку с книгами. Эх, кабы знать раньше!“

Благодаря многочисленным поездкам деда на заработки, он накопил, по деревенским меркам, немалый капитал: построил новый двухэтажный дом. На первом этаже дед планировал открыть лавку и склад для то …

К сожалению, все накопленные деньги (они хранились в банке в  Весьегонске)  после революции пропали. В 1928-29гг. во время коллективизации деду предложили быть председателем колхоза, он категорически отказался и нелестно отозвался о бедняках, вступивших в колхоз :"Я с этими дармоедами, лежебоками не собираюсь вместе работать. Я в 4 утра еду с семьей на сенокос, к 10-11  у меня все скошено и сено уже сушиться, я еду домой, а эти лентяи только еще в луку едут, много ли в жару накосят. С такими работниками толку не будет и колхоз развалится“.

В 1929 году деда раскулачили и арестовали за саботаж. Наказание он отбывал в тюрьме недалеко от Кадуя и Бабаева  Вологодской области, а затем на строительстве Турксиба. 

После ареста деда бабушка была отправлена на лесоповал, после возвращения жила в деревне, затем переехала к сыновьям в  Петрозаводск. В деревне оставаться не было смысла, ведь у них отобрали дом, скот и сельскохозяйственный инвентарь (дом деда после выселения Ваучи был перевезен в село Раменье, в нем разместили  школу).

Возвратился дед из ссылки  в 1936 году  в Петрозаводск.  Он длительное время  лечился по поводу заболевания глаз – трахомы. Характером он стал спокойнее, мягче в высказываниях своего мнения, осторожней, Крепко   ему досталось за нелестные высказывания о коллективизации и колхозниках. 

У меня  ярко сохранилось воспоминание: какой довольный, восторженный дед пришел  с избирательного участка при первых выборах в Верховный Совет СССР в 1937 году. Он улыбаясь торжественно заявил:" Я проголосовал и в бюллетене сделал приписку: полностью согласен, одобряю! Иван Патин".

В Петрозаводске дед с помощью сыновей купил небольшой однокомнатный домик и устроился на работу - по договору точить режущие инструменты в ряде магазинов, столовых и парикмахерских. Благодаря своему трудолюбию, высокой квалификации, несмотря на 60-летний возраст дед завоевал авторитет и работы у него было с избытком, что давало семье благополучную, безбедную жизнь.

Вел дед спокойный, разумный образ жизни, курил мало, выпивал редко, только перед выходными или в праздники и по чуть-чуть. Обычно покупал "шкалик" которого ему хватало не на один день. Выпив, он становился сентиментальным, разговорчивым. 

Нам, внукам, да и взрослым любил рассказывать о своих вояжах на заработки  в зарубежье, вспоминал жизнь в Вауче, проступки своих детей, их воспитание. Например, поведал   нам, как он проучил дочь (мою маму) и ее жениха за попытку уехать без разрешения родителя замуж (самоходкой).

Доброжелатели шепнули деду о месте и времени, где жених с лошадью будет встречать невесту, чтобы увезти ее в деревню Заднее болото. Дед в санях на лошади  догнал их, отхлестал обоих вожжами и увез  рыдающую дочь домой. Через год-два он выдал ее за более серьезного (на 5 лет старше ее), работящего непьющего парня – моего отца.  

Со слезами на глазах дед вспоминал отсидку в тюрьме, где у него "урки "в камере отбирали передачи, которые привозила ему из Ваучи дочь - моя мама. Очень голодал, с большим трудом работал под палящим солнцем на строительстве железной дороги "Турксиб". 

После возвращения из ссылки дед поправился, окреп, но снова несчастья постигли семью: преждевременная смерть сына и старшей дочери в 1938-39 году, гибель второго сына во время Финской  войны в 1940 году. 

После начала Отечественной войны новые заботы: эвакуация, потеря нажитого, переживания за младшего сына - студента ЛПИ, ополченца, защищавшего Ленинград.

После эвакуации в Пленишник дед работал там в колхозе, умер в 1945 году в возрасте 67 лет.

МАМА

Жена Василия Кузьмича Старенькова (Патина) Антонина  Ивановна, 1904 года рождения - моя мама - была от природы бойкой, сообразительной девчонкой. Будучи ученицей 3-го класса церковно-приходской школы, она на уроке сказала учителю-священнику: „Батюшка, а про тебя загадку знаю – отгадай: Стоит поп на мосту, кричит: всех обосцу“ (в  деревне мостом называли крыльцо для входа в дом, летом на нем часто ставили самовар для разогрева).

Выходка моей матери вызвала шок у учеников и у учителя, а она еще подначивала: „А вот и не знаешь отгадки, батюшка“. 

Загадка коллективно была отгадана [видимо, самовар], а с ученицей священником была проведена беседа о том, что надо думать, перед тем как что-то сказать публично.

В школе мама училась хорошо. Особенно ей легко давалась арифметика. Учитель Копейкин советовал отцу мамы после окончания ваучской школы отправить ее на учебу в гимназию в Весьегонск. Однако дед считал, что ее знаний вполне достаточно, чтобы торговать в лавке, которую дед собирался открыть в Вауче.

В хороших маминых математических способностях убедилась и я, когда училась в 4-5 классе и у меня возникали трудности в решении задач типа: „Из одной трубы выливается, в другую вливается и т.д. и т.п.“. Она всегда помогала и объясняла различные способы решения - иногда нестандартные, не классические.

Мать была умной, находчивой, обладала предпринимательской жилкой. Что бы она ни делала, у нее все получалось. 

Она любила прилично, но просто одеться. Часто  бегала в гостиный двор в довоенном Петрозаводске - вдруг что-то выбросят в продажу и удастся купить. Ее интересовал текстиль, так как она шила сама платья, блузки для меня и себя. В те годы был моден батист, маркизет, крепдешин, шифон, креп, сатин и другие ткани.  

Для мамы были очень приятны и желанны приезды из Ленинграда дочери наших соседей по дому Марии Капитоновой. Они любили вместе сбегать в гостиный двор. Если удавалось купить материал на платье, вместе колдовали над фасоном, кроили, шили, устраивали примерки друг другу, подправляли - и их платья выглядели шикарно. 

Благодаря маме и тете Мане я научилась шить, и платья, блузки, брюки, юбки, себе и Ире шила сама, а машинка, которую папа погрузил в сундуке на баржу, до сих пор исправно служит - правда надобности в моем шитье ни у дочери, ни у внучки нет: покупают готовые вещи.

***

Несколько строк о тете Мане. Когда я училась в институте в Ленинграде, я общалась с семьей тети Мани (адрес у нас был еще с довоенных времен). Кроме того, тетя Поля с дядей Афонасием (наши соседи в Петрозаводске) из эвакуации возвратились не в Петрозаводск, а к своим дочерям и сыновьям в Ленинград. Мама, навещая меня, свою мачеху и семью брата в Ленинграде, обязательно встречалась и с семьей тети Поли, и подружки Марии.

Так вот, во время моей учебы в институте я нередко ходила к тете Мане, помочь мне перешить мои старые платья, из которых я выросла (новое я купить по бедности своей не могла), и мы с ней вместе мудрили, комбинировали из 2-х одно платье. Или с добавлением лоскутов купленных в магазине остатков тканей - платье из тканей 2-х цветов. 

Помню, одно платье получилось шикарным: кокетка и пышные рукава из тонкой шерстяной ткани голубого цвета. Низ платья от кокетки и длинныеё манжеты до локтя были синими из моего еще подросткового платья. Манжеты застегивались на мелкие пуговицы из голубой ткани. Мои однокурсницы не верили, что я платье сшила сама. Но это так и было – правда, под контролем и руководством тети Мани. Она в ту пору работала портнихой в Мариинском (Кировском) театре.

Позже, во время учебы в ординатуре (1951-54 год) и жизни в Калинине я общалась с семьей тети Мани. А ее дочь Валя бывала у меня в Калинине. 

Последний раз с тетей Маней я встретилась в Ленинграде в 2006 году. Будучи в Ленинграде, я позвонила ее дочери Вале и узнала, что Валя умерла в 2004 году от опухоли мозга, а тетя Маня жива – ей 97 лет и она в здравом рассудке сама подошла к телефону и очень просила приехать к ней, что я и сделала - навестила ее.

Умерла тетя Маня в феврале 2009 года в возрасте 101 года. Была в здравом уме, но упала, сломала шейку бедра, получила ушиб мозга, который осложнился отеком мозга, что и привело к смерти.

Сейчас в Санкт-Петербурге проживает единственная наследница семьи - Жиженкова Марина (ул. Советская, дом 24 кв. 5 и 12 тел.: 2749274).

***

Продолжу повествование о моей маме.  

Во время жизни в Петрозаводске мама не работала: несколько раз пыталась устраиваться, кратковременно работала на Онежском заводе в литейном цехе рабочей, затем в овощехранилище на переборке овощей, позже продавцом овощей. Папа был против, чтобы мама работала, так как в периоды ее работы дома был беспорядок, домашние животные (козы, куры) были не ухожены, во время не накормлены, я и брат Коля начинали хуже учиться. Мама бросила работу, занималась домашним хозяйством и заготовкой корма на зиму для коз. 

Мы жили на окраине города. Для заготовки корма ездили в лес всей семьей. Ломали ветки рябины, березы, осины, дуба для веников. Родители косили траву на полянках между кустами косой литовкой (с короткой ручкой). Заготовленное несли в туках домой и часть везли на тачке. Дома все сушили, сухое сено закладывали на сеновале, ветки увязывали в веники и развешивали их на натянутой  веревке или на шесте  для хранения на зиму.

Во время войны мама работала в Весьегонске в госпитале  судомойкой, затем в швейной мастерской швеей, на изготовлении военного обмундирования, и позже в библиотеке уборщицей и одновременно сторожем.

В 1944 году маме удалось устраиваться на пароходы уборщицей, Так она водным транспортом добралась до освобожденного от врагов Петрозаводска, устроилась на работу контролером в охрану хлебокомбината. 

Здесь она познакомилась с офицером одной из пожарных частей города Науменко Иваном Анисимовичем. В 1945 году она вышла за него замуж и стала Науменко Антониной. 

***

Иван Анисимович, 1911 года рождения, происходил из Кубанских казаков станицы Тимошевской Краснодарскоого края. В школе учился только 2 года, с детства пас коров, помогал дома по хозяйству. 

В 1941 году был мобилизован в войска МВД, в противопожарную службу. До 1944 года тушил пожары в Москве, после освобождения Петрозаводска был переведен в распоряжение противопожарного управления Карело-Финской Республики.

В Петрозаводске Иван Анисимович служил 30 лет, дважды в течение 5-7 лет исполнял обязанности начальника пожарной команды (1, затем 2 года). Позже неоднократно назначался командиром одного из отделений пожарной команды.

В 1971 году в возрасте 60 лет его отправили в отставку в звании старшего лейтенанта. Более высокого звания ему не присваивали, что было связано с отсутствием спецобразования и слабой общеобразовательной подготовкой.

На службе его подчиненные бойцы уважали, он пользовался авторитетом на пожарах, умело распоряжался, первым лез в   огонь - показывал пример своим подчиненным. 

Сложности были у него с подготовкой и проведением политинформаций. Он сидел ночами, конспектировал историю партии, работы классиков, утром уставший шел на работу, проводил политинформации и всегда видел ухмылки своих бойцов - а среди них были часто студенты университета, подрабатывающие в пожарных командах. Для них это было удобно - сутки дежурили, двое – отдыхали.

Понимаю, без улыбок в адрес политинформатора не получалось. Речь Ивана Анисимовича была своеобразная. Из смеси русских, украинских и кубанских выражений и слов. 

По характеру он был добрый, готовый всегда помочь, уважал маму, во всем ей подчинялся, советовался даже в служебных делах. Нас, детей мамы, принял и относился хорошо. Особенно он был неравнодушен к внучке - моей дочери Ирине.

***

Ира в детстве плохо кушала. Однажды Иван Анисимович во время дежурства забежал домой и взял Ирину на обед в пожарную команду (жили они в том же доме, где была и пожарка). Ирине обедать с бойцами, которые ее вызывали на соревнование, подшучивали, понравилось, и в дальнейшем она часто ходила на обед к деду на работу.

Привожу случай который прославил и Иру и Ивана Анисимовича  на все управление противопожарной охраны республики.

Ирина с ложкой в руках поднималась по лестнице на второй этаж в столовую, а со 2-го этажа ей навстречу спускался полковник, начальник управления, приехавший в  пожарную команду. Увидев 3-хлетнюю Ирину, он спросил: „Девочка, ты куда?“ – „К деду“ – „Зачем?“ – „Ам-ам…“. 

Он взял Ирину и сказал: „Ну пойдем, покажи своего деда“. Иван Анисимович, увидев начальника со своей внучкой, был в шоке, но все обошлось легким внушением: „Иван Анисимович, а если сигнал тревоги  - ведь твои бойцы не будут смотреть под ноги и ринутся на 1-й этаж к машинам и могут затоптать Вашу внучку. Подумайте и учтите на будущее“.

Возвратясь в управление, начальник рассказал в лицах о ЧП в пожарной команде. Офицеры управления еще долго подшучивали над дедом и нахлебницей в столовой пожарной команды.

Несмотря на ЧП, походы Иры в столовую продолжались. 

Следует отметить, что Ира все школьные каникулы (зимние и, частично, летние) проводила в Петрозаводске. О ее приезде мы сообщали, дед встречал ее скрытно, наблюдал издалека ее выход из вагона и дальнейшее передвижение до троллейбуса. В троллейбусе дед прятался за пассажирами, чтобы Ира его не увидела. Если не получалось, делал удивленное лицо: как его внучка оказалась в Петрозаводске?!  

Подобные вояжи Иры были неоднократными. Во дворе пожарной команды крыши всех гаражей и тренировочные снаряды для пожарников были опробованы Ирой и ее друзьями. 

В связи с этим мне вспоминается один случай из более раннего детства Ирины. У здания пожарной команды со двора стояла высокая примитивная лестница из 2-х вертикальных столбов, соединенных поперечными перекладинами. Длина лестницы выше высокого 2-хэтажного здания. Ира, 4-5 летняя, каким-то образом сумела вскарабкаться на лестницу. В это время через двор в пожарную команду шел боец-пожарник. Он смотрел не под ноги на землю, а вверх, в небо… 

Увидев на уровне 2-го этажа на хлипкой лестнице ребенка, который пытается лезть по лестнице, он подошел к лестнице и тихо сказал, чтобы не испугать ребенка: „Ира, держись крепко за лестницу, я сейчас до тебя доберусь и мы вместе с тобой полезем на каланчу: тебя одну без меня туда не пустят, так что жди меня, крепко держись за лестницу и дальше не двигайся“. 

Пожарник быстро догнал Иринку, схватил ее и благополучно спустил на землю. Слез, конечно, было много, что она не попала на каланчу.

***

Иван Анисимович был добрым человеком, хорошо, с теплотой относился к жене и ко мне с братом. Особенная  взаимная любовь связывала деда с внучкой Ирой.

В нашей памяти дед, т.е. Иван Анисимович, остался простым, честным, доброжелательным человеком. Это не значит, что он не имел недостатков: они всем нам даны. 

За один из недостатков Иван Анисимович строго преследовался и наказывался строгой женой. Это любовь его к выпивке. Нет, он не был пьяницей, алкоголиком, но при любой возможности от рюмки не отказывался. 

В связи с этим в моей памяти выявился такой случай. В какой-то праздник к родителям пришел сын Геннадий с женой и детьми. Мужчины распили бутылку коньяка. После ухода гостей мама бутылку не выбросила: налила в нее чай и решила пошутить над дедом - дать из нее опохмелиться. 

Деду  опохмелка не потребовалась. О  бутылке с чаем забыли и попали в дурацкое положение: угощали этим коньяком гостей.  Представляете, какая была реакция гостей и за ними и хозяев!!!  

Последние 3 года перед кончиной Иван Анисимович часто попадап в больницу с обострением хронического панкреатита (воспаление поджелудочной железы). Некротическое воспаление железы и стало причиной смерти Ивана Анисимовича в октябре 1981 года. 

Похоронен Иван Анисимович Науменко в Петрозаводске на кладбище Бесовец, участок 11.

ДЕТИ И ВНУКИ ВАСИЛИЯ КУЗЬМИЧА  И АНТОНИНЫ ИВАНОВНЫ 

Старенькова Глафира Васильевна - старшая дочь, автор родословной. О себе напишу в конце подробно.

Стареньков Николай Васильевич, 1930 года рождения, с 5 до 11 лет жил в Петрозаводске, воспитывался дома, детский сад не посещал.

В 1941-44 годах семья  жила в эвакуации в Весьегонске. В  связи с отъездом мамы летом 1944 года в освобожденный от финнов Петрозаводск Коля год жил в семье папиной сестры Соколовой-Ивановой Нины Кузьминичны. В Весьегонске он учился в 5, 6, 7 и 8 классе.

Летом 1945 года мама приехала из Петрозаводска в Весьегонск забрать Колю.

Я после окончания 1 курса из Ярославля приехала в Весьегонск, чтобы вместе с мамой и братом ехать в Петрозаводск. Интересно отметить, что с братом я встретилась на станции Овинищи при пересадке на весьегонский поезд. Оказалось, Коля возвращался из военных лагерей учеников 8-10 классов.

После приезда в Петрозаводск Николай продолжил учебу в школе в 9 классе 9-й школы. Кстати, там в эти годы (1945-46) учился в будущем известный поэт Роберт Рождественский.

В сентябре 1946 года, будучи учеником 10 класса, Коля  прекратил учебу в школе, сообщил мне, что он собирается приехать в Ленинград и просил меня, его куда-то учиться или работать устроить. Я два дня бегала по военным училищам Ленинграда, но безрезультатно. Прием уже был закончен, кроме того, во все училища принимали с 18 лет, а Коле было только 16.

Я  уже потеряла надежду пристроить Колю в военное училище, где учеба, питание и обмундирование было бесплатным. Учить нас двоих взрослых детей мама  с отчимом не могли. 

Я так и не узнала, почему Коля бросил учебу в 10-м классе. Думаю, было несколько причин. Коля не был аттестован за 9 класс по иностранному языку. В Весьегонске в течение 4-х лет он учил немецкий язык, а в Петрозаводске нужно было переключаться на  английский. Возможно, родители ругали  его за учебу и попрекали нахлебником…  

На 3-й  день мои хождения по военным училищам увенчались успехом... 

Утром, уезжая на занятия, я, в ожидании трамвая, на остановке в витрине газеты „Ленинградская правда“ прочитала объявление: „Ленинградское пожарно-техническое училище МВД продолжает прием курсантов“. 

Я  решила  пропустить занятия и ехать в пожарно-техническое училище, которое находилось на Московском проспекте, и от моего общежития на Каменном острове можно было добраться  трамваем 3 без пересадки.

В училище мне с большим трудом удалось добиться пропуска к замначальника училища, полковнику. При разговоре с полковником выяснилось, что они принимают в училище как, и другие, - с 18 лет. Мне пришлось просить его войти в наше положение (гибель отца в 1941 году, эвакуация  из Петрозаводска, замужество мамы, трудные отношения Николая с отчимом (кстати, офицером-пожарником). Подчеркивала, что Коля хороший парень, не хулиган, хорошо учился, грамотный. В конце концов полковник сказал: „Ладно, привозите свое золотко, допустим его к экзаменам“.

Я, радостная, поехала на центральный телеграф и позвонила домой, чтобы Коля срочно выезжал. На второй день рано утром Коля уже был в Ленинграде. Я его встретила, привезла в общежитие, напоила чаем с булкой. В тот период в Ленинграде выдавали по карточкам 400 грамм черного хлеба и 200 белого. 

После завтрака мы оставили Колины вещи и поехали в училище. Через час-полтора мы уже сидели в кабинете    полковника. Коле были оформлены документы для сдачи экзаменов, и он был отправлен в аудиторию, а я, поблагодарив полковника, поехала в институт.

Вечером Коля не вернулся ко мне в общежитие. Я запаниковала и поехала в училище. В училище я с трудом добилась у дежурных охраны вызова Коли. Его разыскали и  пригласили в вестибюль. 

Передо мной появился новый Коля - в форме курсанта: в защитной гимнастерке и брюках, сапогах. Оказывается, он сдал первый экзамен, был обмундирован, накормлен обедом и ужином и оставлен на казарменном положении до зачисления в училище, которое и произошло 1 октября.

Через 3 года Николай закончил с отличием училище. При распределении ему на выбор предложили Москву или Мурманск. Он выбрал Москву, и летом 1949 года явился в распоряжение управления противопожарной охраны Москвы. Так началась семейная династия пожарников…

Три года Николай работал в пожарной части на Полянке (здание команды существует и сейчас). Затем Коля закончил высшее пожарно-техническое училище (теперь это академия).

Дальнейшая его служба была связана с Чебоксарами, где он в течение 6-7 лет выполнял должность начальника управления противопожарной безопасности Чувашской республики. 

Семья оставалась в Москве, жена не хотела переезжать в Чебоксары. 

После возвращения в Москву и воссоединения семьи Николай работал начальником пожарной части в г. Жуковский под Москвой, в управлении пожарной охраны РСФСР. Последние 30 лет он трудился преподавателем в пожарно-техническом училище. Через его руки прошло немало студентов из соцстран (Польши, Болгарии, Венгрии, Вьетнама, и др.).  

В 60 Лет Николай уволился из академии, вышел в отставку в звании полковника. 

Он дважды строил дачи. В первый раз была воздвигнута дача из кирпича в поселке Щербинка (район Бутово) - туда надо было обязательно прописываться и выписываться из Москвы. Никто из семьи не хотел терять московскую прописку. 

Жили они на этой даче около 3-х лет. Затем появился в поселке новый план об уничтожении всех дач и строительстве на этой территории многоэтажных жилых домов. Семья испугалась и решила дачу продать. Этот поступок был неоправданным: их дом до сих пор стоит на своем месте в Щербинке.

После ухода в отставку Коля построил для летнего отдыха домик в живописном районе на берегу Волги в районе Ржева. На пенсии здоровье Николая ухудшилось, появилась депрессия, атеросклероз, осложнившийся инсультом, сопровождавшимся парезом верхней и нижней конечностей.

15 декабря 2001 года случился повторный инсульт, закончившийся летально. Утром Коля не проснулся. Похоронен он в Москве на Николо-Архангельском кладбище (участок 17 А).

***

Младший сын Антонины Ивановны был от второго ее брака с Науменко И.А.

Науменко Геннадий  Иванович родился 1 августа 1947 года. Всю свою жизнь прожил в Петрозаводске, учился в школе, рано приобщился к лыжному спорту, участвовал в соревнованиях и мел 1 разряд. 

После окончания школы поступил в Петрозаводский педагогический институт, на  факультет физической культуры. После окончания института в течение года работал в школе  преподавателем физкультуры в селе Шуя, в 20 км от Петрозаводска.

В 1965 году он был мобилизован на военную службу в армию. Тогда служить в армии не боялись, отправлялись спокойно. На  проводах в армию Гена познакомил родителей с невестой, которая после окончания пединститута работала в Медвежьегорском районе в поселковой школе преподавателем младших классов.

В армии Геннадий служил  в районе Петродворца. В учебке их обучали автовождению. Здесь Геннадий получил права шофера 1 или 2 класса. 

Уже в те годы использовали солдат для личных нужд генералов.  После демобилизации из армии  Геннадий проговорился, что в армии его использовали как шофера для перевозки на Камазе стройматериалов для строительства дачи генерала. 

В одном из рейсов Камаз Гены с тяжелым грузом съехал в кювет и перевернулся, встав на землю крышей кабины. Геннадия вытаскивали из машины, распилив дверцу кабины автогеном. С тяжелой черепно-мозговой травмой лечился он в госпитале - в каком, Гена не знал, родителям о травме тоже не сообщили.

Спустя год-два после травмы уже после демобилизации, у него начались проблемы со здоровьем: у него развился сахарный диабет, гипертония, ожирение, воспаление поджелудочной железы - и все это на почве травмы эндокринных внутричерепных желез.

После армии Геннадий в течение 2-х лет работал в  Петрозаводске участковым милиционером, затем после учебы на курсах был переведен в городской уголовный розыск. Присвоено звание майора. Ему была от МВД выделена 4-хкомнатная квартира. К этому времени он был женат, имел 2-х сыновей. 

Работа в уголовном розыске была трудной и ответственной, отнимала много сил. Но Геннадий никогда не жаловался. Он был оптимистом, обладал чувством юмора, знал много анекдотов, смешных баек - в трудных ситуациях они ему помогали.

Помню, в одном из периодов воспаления у него поджелудочной железы развился некроз железы. Состояние его было тяжелое. Я была вызвана из Калинина. В Калинине и при приезде в Петрозаводск мне удалось достать необходимые лекарства. 

На фоне лекарств, восстанавливающих железу, Геннадий был прооперирован. После перевода его из реанимации в палату я однажды застаю такую картину: громкий смех. Несмотря на боли и неудобное положение Гена травит на потеху больным байки. Я от него такого не ожидала.

По поводу обострения воспаления поджелудочной железы он неоднократно лечился в Петрозаводской больнице. 

В 1984 году после очередной вылазки всех оперативников на поиски бандитов, убежавших из тюрьмы, после возвращения Гена из-за сильных головных болей обратился в госпиталь МВД. У него диагностировали гипертоническую болезнь. На 2-й день госпитализировали, но врачи его не осмотрели. 

Днем он потерял сознание и, не приходя в сознание, Гена скончался. Причина смерти - гнойный менингит. Спасти его уже было нельзя, время для лечения упущено. В начале заболевания он не думал о себе, выполнял свой служебный долг, ловил бандитов. 

Так бесславно Геннадий в 36 лет закончил свой жизненный путь. 

Похороны организовало МВД - они были торжественными, с соблюдением всех военных ритуалов. Похоронен Геннадий в Петрозаводске на кладбище Бесовец 4 августа 1984 года рядом с могилой отца (участок 11).

***

Мама никак не могла предположить, что Геннадий скончается от болезни. Она всегда боялась, что он попадет в автоаварию, так как всегда лихачествовал. Мама рассказала о таком случае. 

Они вдвоем куда-то ехали на машине, улица была перерыта глубокой канавой. Пешеходы перебирались по мосткам из 2-х досок, перекинутых через канаву. Гена высадил маму из машины и вмиг на двух правых  колесах, запрокинув машину чуть на бок, чтобы левые колеса были в воздухе, перемахнул по утлым мосткам через канаву. Маму он перевел через мостки. От нее ему здорово за лихачество досталось, тем более что объезд по соседней улице не занял бы много времени. 

Геннадий был в маму - деловым, предприимчивым, имел множество нужных знакомых. В те годы и продукты, и промтовары приличные можно было достать только по блату. Геннадий этим пользовался, поэтому всеми закупками в доме занимался Геннадий.

***

После его смерти Галя (жена) растерялась, не знала, как ей без Гены жить. Она не была приспособленной к жизни. Начала пить, остановить ее было некому. Она потеряла работу воспитателя в общежитии рабочих подростков, а затем и санитарки в больнице.

Ребята (Олег и Коля) подросли, закончили 9 классов и отправились служить на срочную службу в армию. Олег служил в Белорусском военном округе, а после образования самостоятельного государства Белоруссия заканчивал службу в Петрозаводске.                

После смерти Геннадия у семьи была 4-хкомнатная квартира, обставленная мебелью среднего класса, была приличная красивая посуда – сервизы, библиотека классиков, подписные издания, машина „Жигули“, гараж. 

После демобилизации Олег уже не увидел ни дома, ни гаража, ни машины. Олег решил исправить материальное положение и в свои 21 год занялся каким-то бизнесом, в результате потерял 4-хкомнатную квартиру и попал на три c половиной года в тюрьму.

Трагичным было возвращение Коли поcле демобилизации домой. Приехал в Петрозаводск, радостный побежал домой  -  дома-то и не оказалось. Мать Галю он нашел по новому адресу - в неуютной комнате в бараке и, конечно, в подпитии.

Олег после армии тюрьмы пил, и в августе его нашли мертвым на улице: то ли сам умер, то ли помогли недруги. Похоронен в Бесовце, участок 21 28 августа 2001 года.

Галина тоже умерла в 2007-2008 году в Петрозаводске.

Остался один Науменко Николай Геннадьевич, 1971-74 года рождения, прописан по адресу: ул. Пирогова, дом 8, работает электросварщиком на прокладке кабелей на Кольский полуостров.

Немного о себе

С 1 по 7 класс я училась в Петрозаводске. В 1-м классе учительницей мне было дано новое имя Фира, она считала, что для первоклашки имя Глафира сложно, а имя Глаша, как звали всех Глафир в Вауче, неправильное. Так я до сих пор осталась для друзей и родственников Фирой, но используется и имя Глаша. 

С 5 класса я активно занималась в кружке кукольного театра при Дворце пионеров. В 1940 году  ряд членов драматических, хоровых, музыкальных и танцевальных кружков были привлечены  к участию в музыкальном спектакле «Карельская сказка» и в ансамбль песни и пляски. 

В январские каникулы 1941 года около 200 ребят с руководителями, декорациями спецпоездом ездили в Ленинград для участия в «Неделе искусства Карело-Финской ССР». После выступлений были организованы экскурсии по городу и посещение Мариинского театра, где мы слушали оперу "Майская ночь". Поездка в Ленинград была незабываемой. Память до сих пор ярко хранит впечатления о ней.

После окончания 7 класса нас около 20 выпускников с пионервожатой отправились в пешеходный турпоход на водопад Кивач. 80-километровую дистанцию мы преодолели за 4 дня с остановками в пионерлагерях для отдыха и лечения (некоторые из нас натерли мозоли на ногах). 

22 июня мы увидели воспетый Г.Р.Державиным водопад в виде "алмазной горы с гремучим ревом низвергающийся многими каскадами вниз". Сейчас от этого завораживающего зрелища, в связи со строительством электростанции на реке Суне, величия не осталось. 

Мы целый день наслаждались окрестностями водопада, загорали, купались в ледяной воде, изучали автографы туристов, вырезанные ножом на деревянных ступенях лестницы, поднимающейся вверх параллельно водопаду. Поздно вечером мы вернулись на ночлег в деревню Кивач. 

Здесь нас поразило страшное известие о вероломном нападении на нашу страну фашисткой Германии. Нам было не до отдыха, мы быстро собрали рюкзаки и ночью двинулись на станцию Кондопога, расположенную в 7 км от деревни. 

Народу на вокзале оказалось много, поезда с севера шли переполненные. Нам с большим трудом удалось купить билеты на дневной поезд и 23-го вечером мы встретились с взволнованными родителями. 

Через 2 дня нас 8 человек одноклассников 15-16 летних, нацепив на пиджаки и кофточки значки "ГТО и Ворошиловский стрелок" пошли в военкомат с просьбой взять нас в армию. Двор военкомата был забит мужчинами, а нас не только в военкомат, но и во двор не пропустили. Сказали: подрасти надо, приходите через год.

В июле месяце город начали бомбить, от зажигательных бомб возникали пожары. Мы -  молодежь - рыли траншеи, около домов своей улицы ночами дежурили с повязками на рукаве и с противогазом в сумке через плечо. С кружковцами Дворца пионеров выезжали с концертами в воинские части и госпиталя. 

В июле из города началась эвакуация женщин с детьми. Онежский завод, где работал папа, эвакуировался в Красноярск (наша семья от эвакуации отказалась). Папа был мобилизован в войска ПВО, мама устроилась работать , во вновь открытый  в здании школы, госпиталь. Бомбежки участились, финские войска приближались к  городу. 

В  августе началась всеобщая эвакуация населения. В середине августа нашей семье предложили эвакуироваться из Петрозаводска баржей через Онежское озеро в Вологодскую область, в Сокол.

18 августа, захватив необходимые вещи, наша семья: мама, ее родители и я с братом погрузились на баржу. Нас провожал папа. Он, увидев, что некоторые пассажиры везли объемные вещи (большие чемоданы, сундуки), расстроился, что мы едем налегке, даже без зимней одежды. 

Узнав, что баржа  отправится в путь рано утром, папа вернулся домой, собрал для нас зимнюю одежду и одеяла, подушки, положил в них швейную машинку «Зингер», все сложил в сундук. Разбудил живущего недалеко от нас знакомого, занимающегося извозом, и они вдвоем погрузили сундук на телегу и ночью привезли на пристань и погрузили его на палубу баржи. 

Папа находился с нами на барже до ее отплытия и покинул нас со слезами, когда убирали последний трап. Это была последняя наша встреча с отцом. Через 2 месяца он  погибнет, но мы узнаем об этом только в 1944 году. 

Вещи, которые он привез нам на баржу ночью, здорово нас в эвакуации  выручили, а швейная машинка до сих пор служит нам исправно. 

Итак, тягач-пароходик медленно тянет по Онежскому озеру 3 баржи, соединенные друг за другом тросами. Временами над нами появляются самолеты - это наше сопровождение. 

Наконец мы доплыли до Череповца, а недалеко от него и наша родина. Дед с мамой отправились к сопровождающему нас начальству за разрешением покинуть баржу и далее добираться самостоятельно. Начальство не возражало: на барже было много голодных детей, а с продуктами были большие сложности. Мы выгрузились, нашли подводу и на ней добрались до деревни Бор, где проживала мамина крестная мать Сущейкова - Креха, как звали ее все в деревне  Горка. Мы временно остановились у нее, а дед с бабушкой поехали дальше, на родину бабушки в Пленишник. 

В последних числах августа мы перебрались в Весьегонск,  нам с братом нужно было продолжать  учиться в школе, мне в 8  классе, а брату в 5. 

Мама нашла квартиру в частном доме, но нас не прописывали в Весьегонске (Калининская область была в военной зоне). В течение месяца мы жили у папиной сестры Соколовой Нины Кузьминичны, которая с детьми Орестом, Николаем и бабушкой проживала в крошечной служебной квартире  в доме рядом с тюрьмой. 

Хлопоты мамы с большим трудом завершились получением разрешения на прописку в деревне Самойлово, расположенную в черте города.

О ЖИЗНИ В  ВЕСЬЕГОНСКЕ В 1941-1944 ГОДАХ

Как указывалось  выше, наша небольшая семья прибыла в  Весьегонск в последних числах августа. Я и брат 1 сентября приступили к занятиям в школе. А мама  занималась поисками квартиры и хлопотами о прописке. 
В конце сентября  мама сняла квартиру в деревне Самойлово, где нас прописали и выдали продуктовые карточки, по которым получали ежедневно по 250 грамм хлеба на человека. Жили голодно, запасов продуктов и овощей у нас не было, с деньгами тоже были сложности, да они уже и не ценились на рынке: на продукты меняли привезенные с собой вещи (одежду). 
В сентябре мама ходила в лес за грибами , брусникой и клюквой (грибы солили, сушили про запас, употребляли свежими в пищу). В октябре она устроилась на работу  подсобной рабочей ( посудомойкой) в кухню госпиталя, прибывшего из Тихвина в Весьегонск. Материально стало легче: появились деньги – зарплата, хотя и небольшая, да иногда появлялась и дополнительная еда – каша из госпиталя.

Через 10-12 месяцев госпиталь передислоцировался обратно в Тихвин, и мама устроилась на работу в швейную мастерскую. Там шили для армии обмундирование: нижнее белье, гимнастерки, ватные стеганые  фуфайки, брюки и рукавицы.  

Упорные хлопоты мамы о прописке в городе, наконец, успешно разрешились  и мы переехали в Весьегонск на съемную квартиру на Советской улице, получили городские хлебные карточки, норма на человека была  300 грамм, а может и 350. 

Первый военный год жизни в Весьегонске для нас был тяжелым, голодным. Осенью и весной мы с братом ходили по полям, собирали колоски и подмерзшую картофель. Такой картофель мы терли на терке, добавляли в нее  муку и пекли оладьи. Сушили так же картофельные очистки, мололи их, и тоже с мукой пекли оладьи.

Вспоминаю приятное событие: как-то зимой на рынок в Весьегонск приехала наша знакомая по Петрозаводску, Горбунова тетя Фрося, живущая в то время в деревне Бор, у своих родителей. У них был собственный дом, корова, свинья, куры, кролики. Увидев нашу скудную жизнь,  она пригласила меня с братом  на  зимние каникулы к себе в деревню и просила захватить с собой санки, тару (бочку, кадку) для квашеной капусты и пару мешочков под муку, крупу и картофель.

И вот мы по заснеженному полю, через замерзшую Мологу, преодолев 8-10 километров, добрались в первые дни каникул в деревню Бор, где мы раньше никогда не были. В доме тети Фроси нас радушно встретили, накормили и уложили спать на русскую печь.  

Утром нас разбудил голос: «Ребята вставайте, завтрак на столе». Мы свесили головы с печи и увидели на столе большой чугун крупного рассыпчатого в мундире картофеля и большую сковороду с шипящими шкварками и каравай хлеба. Вид и приятный запах от такой пищи не заставил нас долго ждать. Помню, какая это была вкуснотища! До сих пор текут слюни. Я неоднократно, будучи обеспеченным человеком, купив на рынке свежую свинину, пыталась воспроизвести это блюдо, но такой вкуса не удалось испытать.

Погостив у тети Фроси 5-7 дней, мы с санками, нагруженными провизией (капустой, картофелем, мукой, двумя караваями хлеба, кринкой творога и банкой сметаны), счастливые,  довольные, двинулись в обратный путь. На полдороге нас застала метель, дорогу замело, вешек не видно. Поклажа тяжелая, мы еле передвигались, часто останавливались на отдых и поиск дороги. 
Во время отдыха, прижимаясь к санкам с поклажей, нас клонило к сну, мы тормошили друг друга и снова через силу продолжали путь. Вдруг вдалеке замелькали редкие  огоньки  домов Весьегонска. Мы обрадовались, что дом близко. У нас прибавилось сил, энергии, и  мы бодро зашагали к цели.  
Весной 1942 года эвакуированным предложили  разрабатывать землю под картофельные поля на окраине леса. Там все желающие получить участок, где пилили деревья, корчевали пни. 

Когда  поле расчистили, распорядитель, пожилой  мужчина распределял  их семьям, мама попросила угловой участок, так как он был больше по площади соседних. Распорядитель не хотел его нам давать, мотивируя тем, что огораживать его надо с двух сторон  и нам это будет не под силу. Но мама добилась своего.

После разрыхления земли на всем коллективном поле с помощью плуга, каждый землепользователь приступил к посадке картофеля на своих участках и к воздвижению забора. Вот здесь знания и сноровка мамы, заложенные в детстве в деревне, пригодились. 

После посадки картофеля с помощью лопаты, начали огораживать участок. Мы с братом из леса приносили жерди, приготовленные там при расчистке поля от деревьев. Мама из коротких жердей готовила колья, заостряя топором один конец их, которые по 2 штуки вертикально вбивались в узкие , глубокие отверстия, приготовленные с помощью лома. Следующие два кола укреплялись на расстоянии несколько меньшим, чем длина жердей. 
Мы с братом укладывали жердь горизонтально между 2-мя колами, а мама ловко их укрепляла с помощью лыка и веревок; второй конец  жерди укреплялся к  второй паре кольев, и так, постепенно, мы огородили  свой участок с  двух сторон.

Распорядитель - ответственный за все коллективное поле - тщательно следил за надежностью защиты посаженного и уже взошедших веточек картофеля от потравы животными, проверял периодически как идет работа на поле. Подойдя к нашему участку, он был поражен качеством  забора и тем, как мама ловко орудует с укреплением кольев и жердей. 
Он сказал: „Боялся за ваш участок, не думал, что вы, городской житель, справитесь с огораживанием участка“. Когда мама ответила, что она до 31 года жила в деревне, он поинтересовался, из какой деревни и кто ее родители. Узнав, что она дочь Ивана Патина из Ваучи, заулыбался и сказал:  сразу бы сказала, что ты из Ваучи и Патина, тогда я бы и не сомневался в твоих деловых способностях“. Мы с братом были горды за маму и похвалу ее работы. 
Кроме посадки картофеля мы посадили еще и пару грядок капусты и моркови в  «расчистке»  - в самом городе, недалеко от винзавода.
Осенью  мы сняли богатый урожай картофеля, часть разместили в подполе у родственников, а часть здесь же в поле зарыли в яму на хранение до весны. Голода мы уже не боялись, знали, что проживем на овощах и грибах.
Мы с братом во время каникул старались заработать. В 1942 и 1943 году ездили  в Овинищенский район менять клюкву на зерно или муку. До Овинищ из Весьегонска добирались поездом, а далее шли по деревням и селам пешком, везя на санках клюкву. Клюкву в обмен на зерно брали с удовольствием. Женщины охотно оставляли нас на ночлег и приглашали к ужину.  
Летом 1943 года мы ходили  пешком в Череповец за солью, приобретали ее на рынке в обмен на вино, полученное на   винзаводе за сданную на завод бруснику, и грибы лисички. На рынке также продавали стаканами принесенную в Весьегонске из леса бруснику и дотащенную нами  в корзине за спиной  до Череповца. Обратно домой возвращались тоже с поклажей: солью и небольшим количеством денег, очень устали, но были  довольны. 
Следует упомянуть, что наши  с братом вояжи не всегда были мирны, иногда они сопровождались ссорами и даже легким рукоприкладством. Я, 16-тилетняя, требовала подчинения, а брат в 12 лет уже не хотел мне подчиняться.

В связи с борьбой за пропитание хочется  упомянуть еще об одном эпизоде из нашей жизни. Весной 1943 года, во время весенних каникул мы услышали, что на Мологе хорошо ловится рыба. Мы с братом соблазнились, захотелось попробовать половить рыбу. Пошли на консультацию к  деду Дроздову – тестю маминого брата. Он нас не только проконсультировал, но и снабдил крючками с  льняной леской, посоветовал ловить рыбу на живца и уже на использованных ранее кем-то лунках. 

На второй день утром мы отправились на Мологу. Нашли там   бригаду рыбаков рыбзавода, ловящих рыбу сетями, купили у них мальков, поместили их в ведро с водой и отправились искать свободные, брошенные рыбаками лунки: нам самим сделать лунки было не под силу, да и инструмента не было. 
Найдя  лунки, мы опустили в них крючки с живцами, закрепили лески над лункой на веточку-прутик. Через какое-то время над одной из лунок прутик упал, я подбежала первая, схватила леску стала тянуть и почувствовала  тяжесть, сопротивление и вибрацию лески, вдруг в лунке показалась голова рыбины. Я тяну леску, рыба несколько раз ударялась об лед, и не попадала в лунку. Знать голова ее была шире лунки, или мы, неопытные рыбаки, что-то сделали не так. 

Рыба  резко дернула в сторону  и сорвалась с крючка. Какая была обида! И брат, и я заплакали, брат ворчит на меня: „не умеешь ловить, не берись, теперь я буду таскать  леску“. 1-й день рыбалки закончился удачно: 0нам удалось поймать 6 щук. 

Пришли домой  довольные, счастливые с планами такого же улова в последующие дни каникул, но  мечты не осуществились. Вечером у брата заболела голова, подскочила температура до 40 градусов, ночью он плохо спал, метался, бредил. Утром вызванный врач диагностировал тиф и брата госпитализировали в инфекционное отделение больницы. 
Я же отправилась на рыбалку одна, ведь брата надо было хорошо кормить, способствовать выздоровлению. Я ходила  рыбачить еще дня 4, до конца каникул, но такого улова, как в первый день, уже не было. Но все же удавалось поймать то  1, то 2-3 щучки. Помню, в выходной день мама пошла на рынок  и уже на подмороженных нескольких щук выменяла сливочного масла, сметаны, молока и белой муки. Теперь было чем, кроме рыбы, подкармливать брата. И он постепенно выздоровел. 

Вспоминаю, как на рыбалку ходила однажды и мама. Весной, когда начал вскрываться лед, рыбаки ловили рыбу сачками. Наша мама не растерялась и соорудила из трикотажной юбки cак: подол юбки пришила к металлическому обручу от бочки, прикрепила к нему длинную палку, верхний край юбки собрала на толстую нить и перевязала – получился настоящий сачок. Рыбачила она на Чухарном ручье, где лед уже прошел. Возвратилась она с уловом мелкой рыбы, из которой неоднократно варили знатную, вкусную уху.
Последний год жизни в Весьегонске нам жилось значительно легче в материальном и моральном  положении. Маме предложили работу в библиотеке в должности уборщицы, сторожа и истопника в одном лице с предоставлением комнаты при библиотеке. Это была удача - не надо было оплачивать жилье, дрова, кроме того, у мамы появилось свободное время на походы летом и осенью в лес за грибами.

Мы с братом иногда в мае месяце, когда появлялись белые грибы, рано утром перед школой на  2-4 часа ходили в лес по дороге на Бараново, суп или жаркое были обеспечены. Мама за грибами, ягодами ездила со знакомыми или родственниками Дроздовыми на моторке на Мышью гору Холмища. 
Помню, однажды они из леса вовремя не вернулись, на водохранилище поднялась буря, гуляли высокие  волны, как  на картине «Девятый вал». Все родственники грибников разволновались и просили спасателей на корабле оказать помощь. 

Отчаянные просьбы родственников, их слезы, в том числе и наши с братом помогли, и на Мышью гору был отправлен пароход-спасатель. Не помню точно, ночью или на второй день утром, спасенные были пароходом доставлены на пристань в город. 

Все были в шоке и рассказывали, что их попытки вернуться на моторке не увенчались успехом, лодку волны заливали водой и гнали обратно к Мышьей горе, были моменты, когда лодка чуть не перевернулась  кверху дном. Они с большим трудом возвратились на Мышью гору и под дождем и ветром пережидали бурю.

УЧЕБА В ВЕСЬЕГОНСКОЙ ШКОЛЕ

В Весьегонске я поступила в 8-й класс, а брат – в 5-й. В сентябре-октябре 1941 года наш класс, а может и все старшие (не помню точно), учились в старом городе, в каменном двухэтажном здании бывшей гимназии. Ее еще не успели до войны снести, но отопления в нем не было. С наступлением холодов наши классы перевели в деревянное одноэтажное здание школы, расположенной по улице   К.Маркса перед винзаводом. 

С первых дней учебы меня  поразил высокий профессионализм учителей, глубина и широта их знаний. В Петрозаводске - столице Карело–Финской ССР во время    моей учебы в 5-7 классах состав учителей был молодой, все закончили педагогический институт, предмет свой знали хорошо, но они проигрывали  перед маститыми учителями захолустного Весьегонска недостатком глубины, широты знаний, педагогического и жизненного опыта.
Я с благодарностью вспоминаю уроки Федора Васильевича  Степухина, Татьяны Николаевны Перетерской,  Марии Николаевны Плотниковой, Августы Георгиевны Ефремовой и других. 

Особенно эмоционально, артистично вел уроки  Федор Васильевич. Он знакомил не только с программой, но давал его более широко и нередко сочетал географию с историческими данными, рассказывал в лицах об открывателях земель, мореплавателях, героях русско-японской  и отечественных войн. 
Татьяна Николаевна передавала нам любовь к русскому языку, литературе, воспитывала в нас культуру. В 9-м классе под ее руководством нами был подготовлен спектакль по пьесе Н.А Островского «Свои люди  - сочтемся». Я играла Липочку. Волнений было много, и с подготовкой спектакля, и с поиском  костюмов, но все обошлось хорошо. Выступили перед учащимися и педагогами школы. Педагогический коллектив дал высокую оценку спектаклю и рекомендовал показать его жителям города в городском клубе, который в те годы располагался в бывшей церкви. 

Показ спектакля «на большой» сцене прошел так же  успешно, с бурными аплодисментами. Ведь во время войны  развлечений у молодежи было мало.  В городском  клубе и клубе ДСК иногда демонстрировались фильмы и устраивались танцы (я о них почти не помню, видимо не посещала, было не до развлечений).

В Весьегонске было много эвакуированных, большинство работало на ДСК, Винзаводе, заготсено, швейной фабрике. В  выходные дни жизнь кипела на рынке, который располагался на стыке улиц Советской и Кирова.
Деревенские приезжали на подводах, со своих повозок и торговали - в основном шел обмен вещей на продукты. Помню картофель, зерно продавали в специальных деревянных  круглых мерах. Вспоминаю своего 2-х -3-хлетнего племянника. Когда у него спрашивали: „Коля, что тебе на рынке купить?“, он отвечал: „Мелу икоськи“ (меру картошки, хотел иметь не конфетку, а картошку).          

В школе моими подругами были весьегонцы Ира Барташевич, Нонна Хильмончик и Валя Калашникова. После окончания школы Ира поступила в Московский институт стали, Нона  в Пушкинский сельскохозяйственный. О дальнейшей их судьбе не знаю (сохранились их фотографии от 1943 года, классной фотографии не было: не фотографировались.) 

***

После окончания школы я отправила документы в 1-й Ленинградский медицинский институт, получила ответ: Ваши документы получены, оформляется вызов в Ленгорсовете, затем в течение месяца никаких известий, Мои одноклассники получили пропуска для поездки на экзамены в Москву, Вологду, Ярославль, Иваново    

Вдруг мне неожиданно приходят из Ленинграда документы обратно  с объяснением, что  на основании приказа №…… въезд в Ленинград временно прекращен. Я в шоке, слезах - осталось несколько дней до окончательного срока приема документов для поступления в ВУЗ.

Меня  успокоила заведующая библиотекой, оформила мне командировочное удостоверение в Рыбинск (проезд на небольшие расстояния водным транспортом  разрешался без пропуска). Я сразу же выехала (был рейс до Рыбинска). В Рыбинске купила билет до Ярославля  и утром в 6 утра была в Ярославле. Путешествие мое длилось 1,5 суток.  

В Ярославль я приехала с корзиной брусники. Явилась на рынок, продала ее, пустую корзину сдала на пристани в камеру хранения и пошла разыскивать институт. Во время войны в Ярославль был эвакуирован Минский медицинский институт. После освобождения Минска от врага  институт в 1944 году возвратился в Минск, а на его базе организовали Ярославский мединститут.
Вступительные экзамены проходили в 2 срока: с 1 августа и с 10-го. Я последний месяц нервничала, поэтому решила  уехать домой в Весьегонск, успокоиться, еще раз проштудировать учебники и 8-9 августа вернуться в  Ярославль. 

Экзамены я сдала успешно: из 25 возможных набрала 23 балла и прошла по конкурсу. Моя знакомая из Брейтова сдала все предметы на 4, т.е. набрала 20 баллов, ее в списке принятых в институт не оказалось.
Несмотря на еще продолжающуюся войну, конкурс был большой, ведь в конце войны поступали выпускники школ 1941- 44 годов и демобилизованные из армии по ранению. 

После окончания 1 курса в Ярославле я перевелась в Ленинградский стоматологический институт, который закончила в 1948 году. 
 Три года работала в Республиканской больнице Петрозаводска в хирургическом и травматологическом отделениях, а также выполняла функции республиканского стоматолога. 

С 1951 по 1954  обучалась в клинической ординатуре на кафедре стоматологии и челюстно-лицевой хирургии в 1-м Ленинградском медицинском институте. 

В 1955 году защитила  кандидатскую диссертацию и возвратилась на работу в Петрозаводск в республиканскую больницу. 
В  августе 1956 года прошла по конкурсу ассистентом кафедры хирургической стоматологии в Калининский медицинский институт (это бывший стоматологический институт, переведенный в 1954 году из Ленинграда) - КГМИ (теперь Тверская  медицинская Академия), где я работала несколько лет ассистентом, затем доцентом кафедры хирургической стоматологии до 1992 года, т.е. 36 лет. 

В Весьегонске побывала дважды, но, спокойно походить по знакомым в молодости местам, познакомиться с новыми не  получилось из–за краткого пребывания вместе с коллегами института и занятости на конференциях, о чем искренне сожалею.

Во время работы в институте приходилось заниматься лечебной, преподавательской, и научной деятельности. Имею научные  статьи, соавтор учебника «Хирургическая стоматология», изд. 1975 г.  

Часть этой публикации была опубликована в №3 кр. альманаха «Весьегонск»

    

 

 

ИСТОЧНИКИ

Старенькова Г.В. Я родом из Вауча // Весьегонск : краеведческий альманах: [в 3 кн.]. — Москва-Весьегонск, 2009. — Вып. 3. — С. 197 - 222.

На Ютубе – фильм «Бабушка Глаша» (Глафира Васильева Старенькова) // https://www.youtube.com/watch?v=foosuuueV1A

Андрей Михайлович Вербицкий