Взрослая

Утро. Хмурое, дождливое утро. За окном не спешит просыпаться короткий осенний день. В избе тихо. На кухне тоскливо мерцает керосиновая коптилка. Мать хлопочет у печки. Тянет горьковатым дымком и приторным запахом керосина.

- Значит, уже затопили печь, - сквозь сон подумала Валя. Только бы Толя не заплакал, только бы поспал ещё хоть чуть-чуть…

Ей очень не хотелось подниматься и вылезать с печки.

Заворочался на постельнике отец, тяжело постанывая. Давно ныла израненная нога. Но доктора далеко, не на чем до них добраться, да и некогда. Слава Богу, заказов много. Василий сел, потянулся за костылями, неловко задел, и они с грохотом повалились на пол.

- Вася, что!? – испуганно выскочила из-за печки Мария Карповна.

- Да костыли упали.

- Напугал, беда думаю.

От шума проснулся малыш и отчаянно поведал о своём пробуждении.

- Валя, Валя, вставай, - мать стала будить дочь.

- Да ладно тебе Маня. Я покачаю, пусть поспит дитё, - успокоил её отец.

- Какое дитё? Нашёл дитё. Ей уж седьмой идёт. Помогать надо. У тебя дел на сегодня полно. Клавдии кадку сулил закончить, - ворчала мать.

- Доделаю. Сказал сегодня, значит сегодня.

Отец подошёл к зыбке, что висела на тонкой жердине, вставленной между потолком и перегородкой на кухню. Зыбка была плетёная из лозы, принесла её баба Клава. Её внучка уже выросла из колыбели.

Он покачал тихонько что-то мурлыкая, Толя затих. Валюшка облегчённо вздохнула и погрузилась опять в сладкий утренний сон ребёнка.

Когда она проснулась, отец уже трудился: заканчивал работу, скобелем вычищая внутреннюю часть кадушки, что предназначалась бабе Клаве.

Мать уже притащила скамейку к зыбке. На её края поставила два чугуна с мелкой картошкой. Картошка была сварена ещё вчера. На пол, напротив скамейки, примостила кадушку, накрытую старым листом железа с проделанными в нём дырочками и загнутым со всех сторон. Приготовила широкий деревянный пресс с ручкой. К зыбке была привязана верёвочка с петлёй для ноги. Валино рабочее место. В эту петлю она вставляла ногу и качала зыбку, а руки освобождались для картошки.

- Валя, начистишь картошки, намни хорошо, завтра хлебы поставлю. Последняя краюха осталась. Отец давечи давилку смастерил, дело спорей пойдёт, полегше станет тебе теперь мять. Мать давала наставления на день своей помощнице.

В избе немного потеплело. Вкусно пахло стряпнёй из печки. Валя натянула чулочки, надела платьице с длинными рукавами. Его сшила бабушка из своей старой клетчатой юбки. Оно было мягкое и тёплое. Сверху поддела шерстяную безрукавку. Была она уже немного маловата, но согревала хорошо. Все называли её душегрейка. И правда грела она душу заботой и любовью бабушки, а тело тёплой овечьей шерстью. Ноги сунула в валенки, старые, мягкие. Мать сменяла их в Красном Холме за зерно. Они были сильно велики, взяты на вырост, но тёплые, заботливо подшитые отцовской рукой. В избе шлёпали, а зимой когда собиралась идти на улицу Валюшка накручивала портянки и валенки хорошо держались на ногах.

- Иди, поешь, - позвала дочку мама.

Она положила на стол горячие преснухи, плеснула из чугунка кипятка в кружку, заварила лист смородины.

- Мы уж поели. Толю покормила, перепеленала, уснул пока. Сейчас приготовлю щёлок, кину грязные подгузники и пелёнки, пока чистишь картошку, пусть покиснут. Потом пожмыхаешь и ополоснёшь в лохани. Вода там чистая, давечи припасла, согреется малёко. Отожми и к печке повесь. Пол вымети. Стружки за отцом подбери. В старой бадейке вода ещё теплая, посуду помой. И тряпку посудную к печке повесь, вчерась на шестке забыла.

Валя посуду обычно мыла на шестке. Кадка-стол была высоковата, не дотянуться. Девочка скоро съела преснуху, запила смородиновым чаем, вздохнула и принялась за дела. Мать притащила с сеней старую кадушку, положила поверх её холщёвую ткань, крепко обвязала верёвкой, на неё насыпала просеянную золу и медленно стала заливать кипятком. В этом щёлоке и замочила грязные пелёнки. Мария Карповна торопилась в овчарню.

Валюшка начала ловко чистить картошку своими маленькими пальчиками, а когда мяла прессом очередную партию, пальчики отдыхала. До этого приспособления она пыталась тереть картошку на тёрке, но сваренная картошка выскальзывала из слабых пальцев и Валя больно поранила руки. Толкушкой мять тоже получалось плохо. Мелкие картошины выпрыгивали из-под толкушки, будто в догонялки играли с девочкой. Только не веселили её эти игры, Валя торопилась. Братик мог проснуться в любой момент. Да и других дел было полно. Когда отец придумал картофеледавилку, дело наладилось.

Валюшка сидела за работой, когда пришла баба Клава за кадушкой.

- Ну, Василий, спасибо, уважил. Сегодня же стану капусту рубить. На крошиво то кадку нашла, а для капусты – нет. Старая потекла. Я уж её и мочила, и ошпаривала, и кольца подтянула – течёт, будь она не ладна. Скрутила берестой, золу теперича держу. А Валюшка то ваша, молодчина какая! Гляди – помощница то!

- Да и то правда, соседушка. Она – мои ноги, а материны руки… Сколь дел за день переделает, не счесть. Не знаю, как без неё и управлялись бы, - улыбаясь, говорил отец с гордостью.

- А как с тобой за работу то рассчитаться Вася? 

- Ты уж рассчиталась! Вон, спит твой расчёт и более не слова, - строго сказал отец.

- Да за мальца то Маня мне шалинку отписала, - начала баба Клава.

- Всё! – резко произнёс отец, давая понять, что разговор окончен.

Баба Клава засмеялась и запела частушку:

Плотник бондарю сказал:

- Почини ка бочку.

За работу денег нет,

Поцелую дочку!

Она подошла к Валюшке и с нежностью поцеловала девочку. У Вали потеплело всё внутри. Мать теперь редко проявляла нежность по отношению к ней. Да и дел у неё было много. Валя понимала это и никогда не ревновала, она любила братца и считала, что так и должно быть. Она уже взрослая. Об этом ей постоянно напоминала мать.

Иногда, когда вечерами топили маленькую печку, что смастерил из разбитых кирпичей, камней и глины старый печник из Горчакова, отец сажал Валюшку на здоровое колено, рассказывал какие-то истории, пел свои любимые песни. Валя так любила эти тихие, длинные вечера, когда мать, управившись с делами, чесала овечью шерсть или пряла её, или забавляла Толю. А девочка сидела в объятьях сильных отцовских рук и была так счастлива. Война закончилась, отец был дома, появился Толя …

Валя всё ещё чистила картошку, ногой качая брата, когда услышала громкий голос отца.

- Дочка, пелёнки не трогай. Тяжело тебе их выжимать. Ручки ещё слабые. Я сам пожмыхаю, прополощу. Дело закончил. Перекурю маненько. Всё управим.

Он присел на перевёрнутую кадушку, оторвал кусок, сложенной прямоугольниками, бумаги. Облизал один край, достал кисет, насыпал махорки, ловко скрутил самокрутку, закрутил один конец и закурил. По избе поплыл сизый дым.

Прибежала на обед мать. Похлебали щей. Мать покормила малыша. Он сладко причмокивая тянул мамину грудь.

Уже после обеда, когда Толя лежал на постели родителей, которую теперь не убирали в сени, иначе негде пеленать ребёнка, пришла баба Клава. Она принесла в кринке молока для Вали, немного яиц в глиняной миске. У них было своё хозяйство.

- Это не плата за работу, - предупредила она вопрос отца. Это вашей помощнице угощение. Латку то себе оставьте, воздушную яичницу Вале делать, у меня их две, - скороговоркой пояснила баба Клава.

Мать поблагодарила соседку и стала опять собираться на ферму. Толю она крепко спеленала и прихватила веревочкой, чтобы не рассупонился, пеленание называли «полешком». Положила ребёнка в зыбку. Сытый и сухой, к счастью Вали, он быстро уснул.

Валя принялась мыть посуду. Глиняная миска, три деревянные ложки, алюминиевая кружка – вот и вся посуда. Эту кружку мать сменяла  в Красном Холму на базаре, когда ездила за валенками для Вали. Тогда Мария Карповна привезла сладкого румяного прозрачного петушка на тонкой палочке. До чего же он был вкусен! Валя впервые не только пробовала, но и видела такой. Он был необычайно красив! И гребешок, и бородка, и крылышки… Он дарил такой аромат, такой вкус, что Валя осторожно облизывала его по чуть-чуть несколько дней, радуя себя короткими подходами. Потом убирала его, заботливо и аккуратно укладывая на щепочку на край полицы на кухне. Долго ещё у этой полицы сохранялся чудный аромат. А может Вале так казалось. Может он остался в памяти, но, тем не менее, он украшал её трудные, серые дни поздней осени. Дел было много, а световой день столь короткий, что гулять уже не приходилось. К бабушке ходить было особо не когда, да и погода не манила. Частые дожди, огромные лужи, холодный ветер и дела, дела, дела…  

Подготовила Валентина Ковальчук, библиотекарь Ивангорской сельской библиотеки