Жизнь семьи Соколовых в годы войны

Андрей Валерьянович Уханов  - доктор геолого-минералогических наук, ведущий научный сотрудник лаборатории геохимии углерода.  Родился в 1932 г. в  Ленинграде в семье научных работников. Его дедушка Соколов  Кирилл Сергеевич (1865 - 23.09.1940), и бабушка Анна Васильевна (1872 - 4.11.1960) жили в деревне Григорково (Юрьевское) Весьегонского района.

Андрей Валерьевич часто в детстве и юности приезжал в эту деревню.  Его воспоминания о дедушке и бабушке, о своих поездках в Весьегонский район, о событиях, происходивших в разные годы на этой территории вылились в рассказ «Крепка твоя вера, Анна!», опубликованный в сборнике  «Бабушка, Grand-mère, Grandmother...:  воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков» (М., 2008).

Сегодня мы предлагаем вашему вниманию часть, рассказывающую о периоде жизни бабушки и ее семьи в годы Великой Отечественной войны.

Соколовы К.С. и А.В. с детьми, 1910 г.

«Бабушка (из Ленинграда – С.Г.) уехала разочарованной, а дома ее встретил кот, который страшно обрадовался возвращению хозяйки. Он терся об ее ноги, мурлыкал у нее на коленях, заглядывал в глаза и тут же получил целую плошку козьего молока, а также заверения в том, что им вдвоем больше никто не нужен, разве что коза Марта.  Огород бабушке тоже показался почти ненужным: ей одной, то есть вдвоем с котом,  довольно пары гряд да десятка кустов картошки. Это была роковая, непоправимая ошибка, но ведь Анна Васильевна  и помыслить не могла о том, какие тяжкие испытания вскоре выпадут на ее долю.

В середине июня (1941 года – Г.С.) в Григорково неожиданно приехала Анна Кирилловна со своими дочерьми: восьми, семи и полутора лет. Она сказала матери, что разошлась с мужем, который связался с другой женщиной. Анна Васильевна, к чести своей, не злорадствовала, не завела обычную в таких случаях песню, что она, мол, говорила и предупреждала, не стала расспрашивать или выражать сочувствие. Ее зять Вася и в самом деле был любимцем и любителем женщин, но эта связь была лишь инсценировкой, что стало известно только через много-много лет.

Василий Матвеевич Соловьев был первым партийным секретарем в пограничном районе Псковской области. По своему положению он знал, что война с немцами неизбежна и близка, но, ответственный за множества людей, он не мог и не имел права спасать только собственную семью. Помогла ему сплетня о романе с директрисой маслозавода. Рискуя получить партийное наказание за аморалку, он принялся демонстративно, так сказать, подливать масла в огонь и преуспел. Охваченная ревностью, его Нюра пригрозила забрать детей и уехать к матери, а он не удерживал. И вот теперь, накануне войны, семья Соловьевых была в относительной безопасности, за сотни километров от границы. Они успели вовремя: свой багаж Анна Кирилловна получала уже после начала войны.

Война все перемешала, перекрутила, привела в движение массы людей: прощались мобилизованные, покатили военные составы, хлынули беженцы, началась эвакуация. В июле мы с мамой оказались у бабушки в деревне, выскользнули из каменного мешка, каким был, по выражению ее профессора, Ленинград. Знакомый адмирал втиснул нас в эшелон, уходивший на восток, а на узловой станции мы пересели на весьегонский поезд. Вскоре после нас в Григорково, не знаю уж, какими путями и судьбами, явилась мамина подруга тетя Люся со своими детьми Ирой и Женей, а в августе на своей подводе в Григорково добрались соседи Соловьевых из Пушкинских гор. Они передохнули, дали отдохнуть коняге и продолжили свой путь на восток.

Война, захватив половину Калининской (Тверской) области, приближалась к ее северо-восточной окраине. Железная дорога была перерезана, поезда не ходили. Мы с мамой, тетей Люсей, Ирой и Женей выбирались по Рыбинскому морю на пароходике, переполненном заключенными из местного лагеря.

Проводив нас, бабушка Анна Васильевна осталась с малолетними внучками в преддверии пустопорожней осени. «Навязались вы на мою шею, - говорила она дочери, а той оставалось только молчать. Сказать было нечего: на мизерную зарплату учительницы в деревне уже ничего не купишь, хлеба по списку выдают всего одну буханку, помощи от Василия Матвеевича ждать не приходится: с началом войны он пропал. А запасов в доме почти не было. Семье грозил голод.

«Как выжить?» – спрашивала себя Анна Васильевна, а ее малолетние внучки, как ни в чем не  бывало, играли и веселились.  Бабушкин кот поначалу позволял им таскать себя, но, когда его вздумали запрячь в тележку, он взбесился,  стал метаться по избе, и вдруг сиганул в окно, пробив стекло.  С той поры он совсем озверел: прыгнув с полки, вцепился когтями в затылок соседскому мужику, когда тот зашел к нам в дом,  гремел посудой по ночам, громким мяуканьем требовал молока. Однажды бабушка застала его подбиравшимся к кринке, и он не испугался, а нагло посмотрел желтыми глазищами и не спеша удалился. С тех пор сметану и творог стали прятать под гнет. Не помогло. Кот подобрался, груз скинул и все сожрал. «Ах ты, разбойник!» - бабушка пыталась его схватить, но до крови оцарапал ей руку. «Ну погоди же, фашист!» - решила отомстить ему бабушка и приготовила петлю-удавку. Дня через два, действуя внезапно, она захлестнула ворюгу.  «Фашист» был подвешен под полатями, и началась экзекуция.  «Бабушка,  не бей нашего котика», - ревели девочки, а она стегала и стегала его розгой. «Ты злая, нехорошая! Я тебя ненавижу! – кричала средняя внучка, но Анна уже не могла остановиться. Лишь когда кот перестал дергаться, она выбросила его вместе с веревкой за крыльцо: «Кошки живучи, отлежится». Но кот не отлежался.

Жестокость бабушки совершила переворот в детском сознании. Розги теперь были всегда на виду (как у римских ликторов), и это придавало убедительность бабушкиным приказам и распоряжениям: «Ты куда, рыжий конь, полетела? Вернись, подмети пол! Ты что там прячешься, седая мышь? Иди, нажни травы!» и т.д. В конце недели каждая внучка, кроме маленькой Леленьки, получала, что заслужила, причем в ожидании праведного суда девочки должны были стоять со своими штанишками в руках. Тем не менее приходится признать, что дисциплина, установленная таким образом, содействовала совершенно неотложной хозяйственной задачи – заготовке на зиму веников для козы и козленка.

Анна Кирилловна по хозяйству успевала мало. После уроков в школе она обычно спешила на партсобрания или же выполняла партийные поручения: агитировала, уговаривала, разъясняла и информировала о положении на фронте. А вести с фронта приходили нерадостные: был сдан Киев и блокирован Ленинград. Анна Васильевна тяжело переживала за судьбу родного города. К тому же в Ленинграде оставались жена и сын Александра Кирилловича (сына А.В. – С.Г.). Сам полковник Соколов, строивший укрепления на границе и вдруг захваченный ураганом войны, нескоро смог написать матери, предоставив ей горевать и молиться за себя. Анна не могла вообразить немецких оккупантов на проспектах и набережных ее Питера.

«Это невозможно! Невозможно!» - стучало у нее в висках. И вот однажды Анна Васильевна пошла по деревенской улице, возглашая, что Ленинград немцам не взять. Ей было видение: на облаке стоит Петр Великий с саблей в руке, на него ползут и ползут огромные крысы. А он их рубит и рубит! Этот сон с небольшими вариациями она рассказывала всем, кто заходил к ним домой, и прибавляла: «Нет, не взять немцам Питер, царь Петр не даст: он его строил, он его защитит!»

Наступила холодная и голодная зима. Долгими темными вечерами, дожидаясь Анну Кирилловну, бабушка рассказывала девочкам про Робинзона Крузо, пела песни им про мальчика-сиротку, про курочку-сестричку и братца петушка и т.д. Однажды тетя Нюра очень задерживалась, было тревожно. Вдруг бабушка вскочила на ноги: «Молитесь за маму! Все молитесь!» Девочки, все три,  бросились на колени перед иконами и заревели. Долго они молились, а когда Анна Кирилловна пришла, то рассказала, что за ней почти от самой Кесьмы шли волки,  а впереди по дорожке катился какой-то светящийся шарик. Катился, катился и у самой деревни рассыпался.

В ту зиму волки, как в давние времена, стали появляться у Григоркова. Каждую ночь старшей внучке мерещилось, что серые подходят все ближе, ближе, вот уже грызут угол их домика. И у нее начиналась истерика. Несомненно, что среди главных причин психозы было постоянное недоедание. От него страдала вся семья: у маленькой Лели задерживалось развитие, обозначились признаки рахита, всех донимали чирьи, бабушка Анна похудела, сгорбилась и стала седеть. Тем не менее она предельно скупо расходовала продовольствие. Она не поддавалась на уговоры дочери сварить детям каши, когда из колхоза выделили несколько килограммов ячменя или ржи. С картофельных клубней, сколько бы их не удавалось выменять, непременно срезались и сберегались верхушки. Редким, нечаянным лакомством бывал «колоб» - твердый, спрессованный, как древесно-стружечная плита, остаток после отжима масла из льняных семян. Иногда, как последний резерв, бабушка брала ложечку соли и обменивала ее на куриное яичко.

Едва сошел снег, дети набросились на зеленые лакомства: березовые почки, хвощ, щавель, молодые еловые шишки и мягкие сосновые «свечки». Теперь каждый день на обед стали крапивные щи и даже лепешки, поскольку Анне Кирилловне удалось очень удачно обменять свой велосипед на три пуда муки. Лопатами и лопатками, с невероятными усилиями, была вскопана вся усадьба. Ее засеяли рожью или ячменем, семенами разных овощей, в том числе сахарной свеклы, засадили картофельными верхушками, а также бобами и горохом. Летом внучки вместе с соседом Толькой Семеновым пасли своих коз в лесу. Уходили рано, на весь день, лакомились черникой, а в полдень где-нибудь в тени съедали лепешку, запивая молоком из бутылки, а крошки перепадали птицам и белкам. Вторая военная зима уже не была такой голодной. Главное, была своя картошка, а пареная сахарная свекла вполне заменяла конфеты для тех, кто забыл вкус настоящих сладостей. А тут еще Василий Матвеевич дал знать о себе и вместе с письмом прислал свой офицерский аттестат -  документ на получение семьей его жалованья.

Известие о победе под Сталинградом радостью наполнило сердца, но не отогрело землю и не растопило снег. Стояли морозы, снова волки подходили к Григоркову, снова на старшую внучку нахлынули ночные страхи, но теперь этот ужас получил мистическую окраску.  Анна Васильевна была уверена, что только обряд крещения мог спасти девочку. Церковь в Титовском еще была закрыта, но старик-священник уже вернулся из мест заключения и высылки. Бабушка с ним договорилась, позвала в восприемницы соседку Марью, и таинство крещения сразу трех отроковиц было совершено на дому, втайне от партийной Анны Кирилловны.

Десятью годами раньше, также бабушкиным попеченьем, здесь же в деревне, в церковной сторожке были окрещены я и сестренка Лена. Говорят, я очень плакал. Болтушка Лена, когда приехали родители, выдала бабушку: «Вон в том домике нам ставили крестики на ручки и ножки!» - но отец лишь поблагодарил Анну Васильевну.

В 1943 году колхозу удалось несколько увеличить запашку и отчасти восполнить ущерб, случившийся из-за отсутствия тракторов. Председателю Тихону подфартило получить из какой-то воинской части несколько раненых и покалеченных лошадей, а пахать за тяжелые плуги встали ребята-подростки. В титовской церкви при большом стечении баб и стариков начались богослужения. Молитвы за Сталина и православное воинство, как и введение а армии погон, наводили на Анну Васильевну мысль о возможно близком восстановлении монархии в лице Сталина. В принципе она не возражала бы против такого твердого царя, но всякая власть как источник налогов и притеснений была ей по-крестьянски несимпатична. Большую неожиданную радость Анне Васильевне принесло письмо от ее любимого, не раз оплаканного Шуры. Полковник Соколов писал, что он жив, даже не ранен и бьет врага. На вложенной фотографии был уже изрядно постаревший и потасканный, но бравый еще служака, в пышных гвардейских усах и с двумя орденами Красного Знамени.

Соколова А.В. с дочерью Нюрой и внуками, 1944 г.

В газетах, в сообщениях с фронта теперь мелькали названия взятых нами иностранных городов, деревенские школьники искали на карте Европы Бухарест или Будапешт. Было ясно, что враг отступает, прогибается, но война все длилась и не кончалась. Наконец этот долгожданный день наступил. Председатель колхоза Тихон распорядился, чтобы в каждый дом было выдано зерно и чтобы все варили пиво. Через несколько дней пиво было готово, его слили в большие посудины, и начался праздник Победы. Все собрались у председателя. Пили пиво, пели, поминали и тех, на кого пришли похоронки, и тех, кто пропал без вести. Бабушка и тетя Нюра сидели среди почетных гостей за столом, а наши три сестренки вместе с другими ребятами наблюдали за происходящим с полатей.

Праздник прошел, оставив у всех в душе след радости и торжества. Пахота, сев, огородные работы продолжались как обычно, сменяя друг друга. Возвращались солдаты. Сестренки Соловьевы и Анна Кирилловна с нетерпением ждали своего папку и дорогого Васю, а он все  не ехал. Приехал Василий Матвеевич уже в сорок шестом, в конце лета. В Григоркове он долго не задержался и вскоре забрал свою семью в райцентр, где получил какую-то должность в районной администрации.

Осталась Анна Васильевна одна-одинешенька. Мы с мамой проведали ее на зимних каникулах. Бабушка отдыхала. Даже тропинка к ее дому была не расчищена. В доме было чисто, тепло и уютно: и самовар шумел, запевая, и молоденькая черная кошечка мурлыкала и ластилась. По случаю рождества было сварено пиво из свеклы. Мы, следуя обычаю, пекли из теста «коровок» (фигурки телят и ягнят). Всю деревню укрывал чистый снег, на ночном небе мерцали звезды, и, казалось, не хватало только пения ангелов.

Весной Анну Васильевну постигло большое горе: умер ее Шура, Александр Кириллович Соколов. Как потерянная ходила Анна Васильевна по деревне с телеграммой в руке и рассказывала старикам о своей беде: «Это мне бы надо помереть, а не ему!» Она недоумевала, почему врачи не спасли такого человека, почему ее Шуре вместо легкого, разрушенного туберкулезной каверной, не пришили новое, хоть бы от барана. «Мне бы помереть, а ему бы жить да жить», - повторяла она. Туберкулез Александр Кириллович получил в лагере, куда попал после того, как вышел из окружения, или в штрафбате в Сталинграде. Из-за болезни ему не пришлось, как хотелось, войти с войсками в Европу. Свой последний подвиг полковник Соколов совершил незадолго до смерти, пройдя на параде с саблей наголо во главе своих курсантов…»

Книга с воспоминаниями Андрея Валерьяновича Уханова, подаренная автором,  находится в краеведческом фонде библиотеки и ждет своих читателей.

Подробнее узнать об Андрее Валерьяновиче, его деятельности и встрече с сотрудниками библиотеки в   августе 2017 года можно в статье «Истоки моего рода» 

текст подготовила Галина Николаевна Савельева