Зимнее утро

За окном просыпалось холодное зимнее утро. Бархатный синеватый свет тихо крался сквозь разрисованное морозное окно в крошечную комнатку, где спала маленькая Валюшка.

За перегородкой постукивала ухватами и погромыхивала чугунами бабушка. Анна Романовна вставала рано. Убирала льняной постельник, набитый соломой, что расстилала на лавке у печки на ночь, стёганое одеяло и подушку в кладовку. Отодвигала скамейку к окну и принималась за утренние дела. Топила русскую печь, хлопотала возле неё, спешила завершить дела до того, как придёт председатель. Её избу арендовал колхоз под контору. За это ей начисляли трудодни. Она могла приглядывать за внучатой племянницей. Вечерами чинила колхозные мешки, добавляя трудодни. Она была уже не молода, сил было мало, а это всё же выручало её, да и Маруся, племянница, эвакуировавшись из Ленинграда стала работать в колхозе. А иначе – не можешь работать – живи, как хочешь. Пенсии колхозникам не полагались.

Утром первым в контору приходил председатель, Николай Ильич. Фронтовик, потерявший в боях руку. Вот теперь руководил колхозом: стариками, бабами да малолетками. Позже появится счетовод, кладовщик, бригадиры. Да мало ли народу побывает за день в конторе, решая свои вопросы.

В дверном проёме едва мерцал свет керосиновой лампы, а по стенам бегали большие тени, отражая бабушкину суету. Мать, Мария Карповна, управлялась во дворе с курами и козой, спешила всё сделать до работы в колхозе.

Валюшка проснулась, но вставать не спешила. Печь нагревалась долго и в избе было ещё холодно. Скрипнула входная дверь. Переступая через высокий порог мать широко открыла её. За ней в избу заклубился холодный воздух. Он принёс с собой запах сена и аромат парного молока. Промелькнул слабый свет фонаря и по стене пробежала быстрая тень.

Девочка наслаждалась тишиной и мирной мелодией зимнего деревенского утра. Шла война, где-то гремела, ухала взрывами, где-то вели огонь, яростно стреляли, зловеще гудели в небе вражеские самолёты. Иногда они пролетали над деревней. Отзвуки бомбёжки доносились от железной дороги. Но всё это было далеко от их деревни, что затерялась в глухих лесах калининской земли.

Где-то воевал отец, черты которого уже таяли в памяти маленькой беженки. Нет монотонного стука колёс с ощущением невыносимого холода товарного вагона, в котором они с матерью добирались до станции Овинище из осаждённого Ленинграда долгие две недели. Всё время в пути холод сковывал девочку, словно забирался в душу и терзал её изнутри. Постоянная дрожь жила в ней, хозяйничала, заставляя страдать. Вдвоём с мамой они кутались в ватное стёганное одеяло с головой, чтоб хоть чуть-чуть согреться. Воздух от дыхания немного нагревался, но чем дольше они так сидели, тем тяжелее было дышать. Приходилось опять открывать голову, чтобы глотнуть воздуха и снова мёрзнуть.

Одеяло мать прихватила из дома, чтобы спрятать в него основную металлическую часть швейной машинки. Это тогда было целое сокровище. До эвакуации мать на ней шила гимнастёрки и вещмешки для армии. Долгие годы уже после войны эта машинка выручала хозяйку. А одеяло просто спасло беженцев в холодные дни дальней дороги. Для Валюшки обычное одеяло стало родным, оно оберегало маленькую девочку ещё во время бомбёжки в посёлке Морозовка под Ленинградом. Укрывшись, как ей казалось в самое надёжное место – под кроватью, она накрыла голову одеялом и боялась даже дышать. Саму бомбёжку она не помнила, помнила только страх. Всю жизнь её будет преследовать этот страх и будут стоять перед глазами цветочки того стёганного одеяла. В тот день мать вынуждена была оставить девочку дома одну. Добыть пропитание во что бы то ни стало. Услышала, что немцы разбомбили баржу с зерном и все женщины побежали его собирать.

Всё недавнее прошлое уже стало чем-то далёким. Здесь в глубоком тылу ей было хорошо, спокойно, тепло и сытно. Мать уходила на ферму, а Валюшка оставалась с бабушкой, к которой за короткое время привязалась и полюбила её. Она чувствовала заботу и теплоту старушки. Муж её уже давно умер. Сын вырос, ещё до войны уехал в Ленинград, женился и сейчас где-то воюет с ненавистным врагом. И всю нерастраченную любовь и нежность бабушка дарила своей внучатой племяннице, внучке её любимой сестры Матрёны. Та со своей невесткой и внуками осталась в блокадном Ленинграде. От сюда, из Чернавы, Анна Романовна мало чем могла помочь сестре. Оставались только мысли: «Выбрались ли? Где они? Где воюют? Что дальше будет?» Сердце сжималось. Боль, тревога, тоска, страх – жили в умах, сердцах и душах. Говорили об этом редко, чаще всего вечером перед тем, как лечь спать. Валюшка видела, как бабушка зажигала лампадку, вставала на колени перед иконой и долго о чём-то горячо говорила с Господом. Иногда наполнялись слезами глаза матери и она, тяжело вздыхая, гладила Валюшку по голове, причитая: «Ничего, ничего, переживём с Божьей помощью, только бы живы они были, только бы живы! Прогнать бы немца!»

Надежда Тюльпак