Час-воспоминание "Войной изломанное детство"
10 мая, совершенно спонтанно, в Чернецкой сельской библиотеке состоялся час-воспоминание «Войной изломанное детство». К нам в гости зашел ветеран Великой Отечественной войны Григорчук Юрий Арсеньевич, который еще ребенком пережил блокаду в городе Ленинграде.
В ходе беседы о прошедшем 9 мая ветеран рассказал, как теперь проходит его праздник: обязательный просмотр Парада в Москве по телевизору, а потом поздравления друзей и родственников по телефону. Вот поэтому, к сожалению, у него нет времени на наши мероприятия. Несмотря на то, что Юрий Арсеньевич уже немолод, он каждый год приезжает в Пронино ранней весной и уезжает обратно в Санкт-Петербург поздней осенью. Весь промежуток этого времени занимается огородом, рыбалкой и охотой. Не забывает посещать библиотеку, сам пишет книги, которые любезно нам предоставляет.
Совсем не ожидали мы в этот день услышать от гостя очень трогательные детские воспоминания о военном времени. Его рассказами можно заслушаться. Час-воспоминание получился со слезами на глазах. Пересказать его повествование просто невозможно, но, к счастью, мы имеем автобиографию Григорчук Ю.А., предлагаем вашему вниманию отрывок из нее:
«…Великая Отечественная война оставила самые мрачные воспоминания на страницах истории нашей семьи, подвергла тяжелым испытаниям, принесла в жертву немало родных и близких.
Начало войны застало меня с матерью на Украине, под г. Проскуровым (ныне город Хмельницкий), где мы гостили у родителей отца. На второй день войны мы выехали поездом в Ленинград. Но немцы наступали настолько стремительно, перерезая пути сообщения, что вместо обычных одних суток езды пассажирским поездом до Ленинграда наше возвращение заняло более 3-х недель. Мы добирались домой окольными путями железных дорог большей частью в грузовых составах и воинских эшелонах. Исколесили огромную территорию Украины и европейской части РСФСР. Куда нас только не заносило: побывали в Полесье и степной части Украины, где-то на юге проезжали мимо огромных карт и терриконов ослепительно белой соли, пока не вернулись домой через Калининскую и Новгородскую области.
Несмотря на юный возраст, многие эпизоды из наших странствий запечатлились навсегда. В пути мы голодали и испытывали нужду во всем необходимом, в том числе и в одежде, т.к. отправились в путь налегке в летней легкой одежде, рассчитывая через сутки прибыть в Ленинград. Нам подавали скромную милостыню простые люди и военные. Помнятся внезапные остановки составов при налетах вражеской авиации, когда пассажиры-беженцы в панике бежали прочь от вагонов, спасаясь от разрывов бомб и пулеметных очередей. Запомнилась, например, картина ночного нападения самолетов на грузовой состав: мы мчимся в порожнем угольном пульмане, а над нами в свете своих прожекторов на бреющем полете проносятся их самолеты, вовсю строча из пулеметов; пули градом щелкают по стальным конструкциям вагона, а мать, склоняясь, закрывает меня своим телом.
Но любому пути когда-то приходит конец, и в середине июля 41-го добрались до Ленинграда. Как сейчас помню: голодные и грязные мы тащимся по территории Московского вокзала мимо киоска с запотевшим стеклом, за которым на подносе высится горка (очевидно) горячих булочек.
Отца мы дома не застали – он в первые дни войны был призван в действующую армию. Он оставил денежные средства на проживание, и мы были счастливы, что самое страшное осталось позади, и мы живы и наконец-то сыты. В городе жизнь протекала спокойно: работали советские учреждения, кино, театры, универмаги и магазины; все можно было купить без ограничения. И казалось. Что уже теперь в жизни все будет хорошо. Но положение на Ленинградском фронте с каждым днем становилось все хуже, и в сентябре город оказался во вражеской блокаде. Продукты стали отпускать по нормированным карточкам, и нас ожидали еще более тяжелые испытания.
О Ленинградской блокаде много и подробно описано и нет смысла еще что-либо добавлять, поскольку мы претерпели все описанные ужасы проживания в холодном и голодном городе. Поэтому ограничусь только наиболее важными событиями, которые касались нашей семьи – меня, мамы и отца. (У меня – первенца были еще братик и сестренка, но их не стало из-за болезней задолго до войны)
В начальный период блокады мы имели возможность выехать из города на Большую землю, но мама отказалась эвакуироваться, надеясь на благополучный исход блокады и войны. Таким же образом поступили и наши родственники по материнской линии (семья ее брата, большая семья двоюродной сестры). В суровые и особенно голодные зимы 1941 и 1942 годов все умерли от голода за исключением меня, мамы и маминой племянницы. Умер и грудной ребенок, которого мама родила зимой 41-го, поскольку у мамы пропало (или вовсе не было) молоко. Я и мама выжили только благодаря случаю, когда зимой 42 года нежданно-негаданно в квартире раздался звонок, и на пороге появился отец.
Сразу после мобилизации, часть, в которую был определен отец, была направлена в Таллин, где базировались основные силы Балтийского военно-морского флота. Немцы сосредоточили на подходах к Таллину большую ударную группу, состоящую из подводных лодок и авиации с тем, чтобы блокировать наш флот и уничтожить, т.к. к тому времени территория Эстонии была почти полностью занята неприятелем. Балтфлоту была поставлена задача вырваться из окружения и идти на основную базу на острове Кронштат, а также вывести эстонское правительство и республиканскую казну.
Отец был участником исторического перехода Балтфлота из Таллина в Кронштат. Наш флот во главе с флагманом крейсером «Киров», на котором находилось правительство Эстонии и казна, сумел прорваться в Финский залив, понеся значительные потери в составе флота. Особенно большими были людские потери, поскольку сухопутные военные части Таллинского укрепрайона и гражданские беженцы эвакуировались на больших транспортных судах, которые становились легкой мишенью для вражеских подлодок и самолетов.
Отец много и подробно рассказывал об этой эпопее: самыми ужасными, по его словам, были зрелища тонущих от попадания торпед или бомб транспортов с сотнями и тысячами людей под непрерывный вой строчащих самолетов и разрывы бомб. И среди этого хаоса звуков самыми жуткими были вопли многих людей, подобно бесчисленным муравьям беспомощно барахтающихся в воде; постепенно человеческий рев ослабевал все более и более…
Моему отцу в том переходе удалось остаться в живых и добраться до Кронштадта благодаря случаю. Он и еще двое сослуживцев на автомашине спешно возвращались в часть с какого-то задания, чтобы эвакуироваться, но опаздывали. Эвакуация уже закончилась. В море уходили последние суда, а эстонские «патриоты» стреляли в спины отступающим. Но им троим повезло. Бросив машину, они устремились к причалу, от которого, отдав швартовые и убрав сходни, готовился отойти « морской охотник». В последний момент, прямо с причальной стенки, матросы сиганули на корму корабля, не спрося разрешения у командира, который очень спешил и позволил остаться вновь прибывшим.
В Кронштадте отец сначала служил в качестве артиллериста на канонерской лодке, а когда город и остров также, как и Ленинград, оказались в блокаде, и флот стал «замерзать», он был переведен в морскую пехоту в звании старшины роты. В этом звании, удостоенный несколькими боевыми наградами, отец закончил В.О. войну в том же Кронштадте.
Героический переход Балтфлота из Таллина в Кронштадт в последствии был увековечен памятным сооружением на площади перед Главным Морским собором России с подробным перечислением наших потерь.
Возвращаюсь к тому счастливому событию, когда в зиму 1941 – 1942 года неожиданно прибыл отец, буквально вырвавший меня и маму из рук голодной смерти. Достаточно сказать, что я к этому времени настолько ослабел, что с большим трудом вставал с постели (мне тогда было 8 лет). По карточкам норма выдачи хлеба в какой-то период упала до предельных 125 г. в день. Отец выгрузил из вещмешка бесценные продукты в виде множества сухариков объемом с игральную шашку и кусочков сахара не долее чем по 1,5см3, да еще пару буханок хлеба! Возможно было что-то еще, но в памяти не сохранилось.
Состав такого своеобразного продуктового набора имел свою предисторию. Как только вокруг Ленинграда замкнулось кольцо блокады, и выдача продуктов стала нормироваться соответствующими карточками (с постоянным снижением норм хлеба и других продуктов, а затем и отменой выдачи некоторых из них), отец задался целью оказать нам помощь. Чтобы осуществить задуманное, он из скромного армейского пайка урывал кусочки хлеба, сухарей и сахара, который полагался некурящим (курящие военные получали табачные изделия). Важно знать: почти одновременно с Ленинградом остров Кронштадт также оказался заблокированным немецкими и финскими войсками. Население Кронштадта переживало испытания голодом подобно ленинградцам; нормы выдачи продуктов были идентичными. Армейский паек был несколько большим, чем гражданский, но это обеспечивало не более чем полуголодное состояние военнослужащих, которые постоянно отражали налеты вражеской авиации, участвовали в артиллерийских дуэлях, день и ночь несли службу в дозорах на льду залива, препятствуя вылазкам неприятеля. Матросам и старшинам выдавали в день по 300г. хлеба, либо 150 г. сухарей.
Чтобы доставить накопленные съестные припасы, отец неоднократно обращался по инстанции с просьбой на увольнительную в Ленинград к семье. В конце – концов такое разрешение на 2 или 3 дня было выдано, к тому же командир части распорядился выдать (уже упомянутые выше) две буханки хлеба для голодающей семьи.
О том как удалось отцу пробраться в Ленинград по 25-ти километровому пути заснеженного льда, минуя немецкие и финские дозоры, можно только представить. Пробыв с нами один день, он отправился обратно в часть, успев снабдить нас несколькими охапками дров, добытых в развалинах разбомбленных домов; к этому времени мы в буржуйке успели сжечь все книги и часть мебели. Не менее трудным и опасным был обратный путь в Кронштадт, но отец добрался туда невредимым. Зима тогда выдалась суровой с морозами до 400 С. По мне, этот поступок отца был сродни подвигу.
Осенью 42-го отец снова поддержал нас в борьбе с голодом набором съестного, похожего на предыдущий; посылку передал его товарищ по части, командированный в штаб обороны Ленинграда с каким-то поручением. Это подспорье вселило в нас еще большую надежду на то, что удастся прежить блокаду. К тому же мама устроилась работать подсобницей на завод им. Ленина, что давало право на получение хлебной рабочей карточки, по которой выдавали хлеба в два раза больше, чем по прежней, иждивенческой.
Нормы выдачи хлеба мало-помалу увеличивались: сначала после того как была проложена «Дорога жизни» по льду Ладожского озера на Большую землю, затем после прорыва блокады в 1943 году и после полного освобождения города от блокады в 1944 году. К концу Великой Отечественной войны по детской карточке выдавали уже по 400, а по рабочей – 700 граммов хлеба.
Осенью 1942 года открылись школы. За первый учебный год я закончил два класса..."
Подготовила Ольга Новоженина, библиотекарь Чернецкой сельской библиотеки