Светлана Демидова "Любегощи: Между прошлым и памятью"

Матрёна Ивановна (12.03.1905) и Иван Иванович (13.11.1906) Гурины

Село Любегощи. Сюда в 1934-1935 гг. семья моей бабушки Матрёны Ивановны (в девичестве Масаевой) и деда Ивана Ивановича Гуриных с двумя маленьким детьми переехала из деревни Большой Двор. Из-за реки, как говорили.

Родители её рано умерли, и маленькая Матрёна осталась на попечении старших братьев, жить в семьях которых было несладко.

В детстве я проводила много времени с бабушкой, охотно слушала рассказы о прошлом, но, к сожалению, память сохранила лишь немногое. Вот она сидит за прялкой, вытягивая из мотка шерсти ровную нитку, поплёвывая на пальцы, скручивает её веретеном или распускает старую трикотажную кофту, связывает обрывки аккуратными узелками и сматывает в клубок. Или вяжет носки тонкими, «царапучими» спицами. А я, прижимаясь к теплой лежанке, слушаю её рассказы.

«Черепане мы», «Мороцко», «баба Марюша», «маслобойка» - слова звучали диковинно и певуче. Да и рассказы были диковинные: о могилах, которые «затопили» морем, о ягоде-морошке, которой за рекой росло столько, что за раз собирали целыми ваннами, о птицах-перепелах, на которых охотился муж бабы Марюши. Сказки, которые она рассказывала были совсем не похожи на сказки из книжек.

Вспоминала о том, что хозяйство было крепким, все в семье много работали, была маслобойка, а до революции и чайная. Дед же, наоборот, был из семьи бедняков, сельских активистов. В архиве по счастливой случайности сохранились документы Большедворского сельского совета из которых можно проследить, как жила семья в 30-е годы.

27 апреля 1931 года в Большом Дворе создаётся колхоз «Большевик». На организационном собрании инициативной группы присутствуют 14 хозяйств. В числе членов правления и мой дед, Гурин Иван Иванович, бедняк. Там, в Большом Дворе в 1930 году у них родится первенец Владимир и в 1932 году – Капитолина. В тот же год дед начинает работать начальником Большедворского Агентства Связи. Окончивший несколько классов, он был очень грамотным человеком, в архиве сохранилось много документов, протоколов, написанных его беглым, но очень разборчивым почерком. Хорошо построенные предложения, отсутствие ошибок.

В 1934-1935 году его переводят начальником почты в село Любегощи. Район тогда был один – Весьегонский Московской области. Семье выделили служебную квартиру в здании почты.

Двухэтажное здание на горе, каменный низ, деревянный верх. На первом этаже почта – на втором сельсовет. Окна квартиры выходили на дорогу в сторону Нестерова, крыльцо – на дом Лукиных. Вся она представляла собой одну большую комнату, условно разделённую лежанкой. Стол, шкаф, высокая железная кровать — вот вся нехитрая мебель.

На почте, пройти на которую можно было прямо из дома, стояли три стола. Прямо перед входом – стол начальника и стол помощника, Дарьи Минеевой. Между ними – железный ящик, сейф, где хранились деньги и документы. Слева шкаф, на котором почтальоны разбирали почту, дальше – стол сберкассы. Рядом со входом в квартиру располагался большой сундук, на котором мальчишки играли в домино. Взрослые собиралась на 2 этаже в сельсовете.

Со стороны крыльца был разбит огород. Картошка, морковь, свекла, брюква, капуста, горох, лук – всё, что могло долго храниться и служить основой для простых, но сытных блюд.

Через дорогу, за домом Стрельцовых, было здание, где стоял движок, от которого работали радиоприёмники в селе. Электричества в то время ещё не было, по вечерам в домах зажигали керосиновые лампы.

В 1935 году здесь, в Любегощах, у Гуриных родится сын Алексей, в 1937 - Алевтина, в 1939 - Геннадий, в 1944 – Евгения.

Мне удалось записать воспоминания Капы, которой во время войны было 9-13 лет и Али, ей тогда было 4-8 лет.

Капа и Аля

Когда началась война, вся деревня, старые и малые, провожали мужчин на фронт. Они с котомками шагали по дороге, а женщины и дети шли рядом с ними и плакали, прощаясь, словно навсегда. Да у большинства так и получилось.

Все радиоприемники в деревне были собраны и заперты в сундуке на почте. В селе появились эвакуированные, местные называли их - «выковыренные».

Война не докатилась до Любегощей, но к ней готовились. Аля помнит, что в их огороде был вырыт окоп. Ещё один окоп был за домом Матрёны Мухиной, председателя колхоза «Вожак».

Чтобы прокормить большую семью во время войны, держали кур, поросят. Куры неслись хоть и немного, но все же яйца – ценный продукт в голодные времена. У многих поросята свободно гуляли по деревне, так было и у Гуриных. Но однажды одного поросенка кто-то украл.

Матрёна долго ходила по деревне, причитала, расспрашивала соседей. В каждом взгляде искала сочувствие, а может, и признание. Но все лишь пожимали плечами, сочувствовали, но виновника так и не нашли. Голод делал людей жестокими.

Ещё Аля запомнила курицу, которая жила в доме и каждый день несла по яйцу, если когда-то устраивала «выходной», то на следующий день оставляла двухжелтковое яйцо. Однажды перед зимой курица пропала. Всем было её очень жалко. Соседка, бабушка Захаровна, что жила за домом Лукиных, утешала, чтоб не расстраивались, такая умница должна найтись. Так и вышло, наступила весна, стало тепло, хозяева выпустили куриц на волю, и наша нашлась, пришла домой, чему все домашние были очень рады.  

Аля не помнит, чтоб читали книги или рассказывали сказки. Матрёна уставала, разнося почту. С тяжёлой сумкой уходила рано утром и возвращалась поздно вечером. Дома нужно было ещё управиться с хозяйством. Какие уж тут сказки!

Девочке запомнился журнал «Мурзилка», который выписывали. До сих пор Аля помнит картинку: самовар, две красивые белки и надпись: «Как приятно чай попить о том о сём поговорить».

Капа вспоминала, что в доме на горе жил отец Сергий. Очень добрый и приветливый человек. Девочка любила у них бывать. В доме рос большой фикус с двумя ветками, было очень много книг, огромных, старых. Отец Сергий всегда угощал Капу чем-нибудь вкусным: сушёными яблоками, кусочком сахара или медом, от которого исходил запах тепла и уюта.

Церковь давно была закрыта, ещё в 30-е годы, иконы свезены в сарай за домом Башиных, колокол скинут, при падении он расколол большую каменную плиту у колокольни. Батюшка крестил дома немногочисленных желающих, договаривающихся с ним об этом втайне от соседей. Сам ходил за водой на речку.

Галина Маслова рассказывала, что Татьяна Хохрёнкова, когда в войну нечем было топить пекарню, распорядилась топить её иконами. Так целый день и пекли хлеб на огне от горящих святынь…

С церковью была связана история, которую Капа запомнит на всю жизнь. Поздним вечером возвращаясь домой откуда-то из гостей, она услышала тихое пение и увидела, что в тёмном окне церкви светятся огни. Девочка остановилась и стала внимательно смотреть. На уровне окна, прямо по воздуху, двигалась фигура красивого мальчика в невиданных золотых одеждах. В руках у него была горящая свеча, огонёк которой освещал всё вокруг. Капа замерла от восторга. Потом, через много лет, когда она впервые окажется на службе в церкви, поймёт, что за одежда была на том мальчике.   

Этот образ навсегда остался в её памяти. В самые трудные моменты жизни Капа вспоминала о нём, и ей становилось легче. Она знала, что в мире есть что-то большее, чем повседневные заботы и печали. Что-то чудесное, светлое и прекрасное, что всегда будет её поддерживать.

В 1942 году деда призвали на фронт.

Матрёна осталась одна с пятью детьми. Старшие дети ходили в школу, младшие, Гена и Аля, оставались дома одни. До сих пор Аля помнит, как она залезала на подоконник, плакала и кричала вслед уходящей разносить почту маме. Иногда Матрёна не выдерживала и ненадолго возвращалась. А когда снова уходила, то Аля и Генка продолжали выть.

Аля помнит, как мир сужался до размеров подоконника. Холодное стекло, обжигающее щеку, слезы и крик, рвущий горло вслед удаляющейся фигуре матери. И так продолжалось каждое утро.

Каждое утро взвалив на плечо тяжёлую сумку Матрёна уходила по дороге в сторону Нестерова. Несла долгожданные письма с войны и страшные вести – похоронки. Её прихода ждали и боялись. Не было предела радости, когда получали из её рук письма-треугольники от родных. Женщины плакали и смеялись одновременно, прижимая к сердцу долгожданную весточку. И не было ничего страшней, чем вручать похоронки.  Она всегда помнила тех, кому пришлось сообщать о гибели близких, их лица, их глаза, полные горя и отчаяния. Это был самый страшный долг, который ей когда-либо приходилось выполнять.

О боевом пути деда в базах данных никаких документов пока нет. Только из воспоминаний детей известно, что он проходил учебу в Арзамасе, учился на политрука. Воевал под Сталинградом, был тяжело ранен в обе ноги. Три месяца от него не было писем. Вспоминают, что в милицию или в сельсовет прислали партбилет, найденный на поле боя под Сталинградом. Думали, что он погиб. Это время стало настоящим испытанием для всей семьи.

Младший сын Гена считался в семье пророком. Говорил, что отец вернётся весной, когда растает снег, потом уточнил, когда будут красить яички. Отец Сергий тоже утешал бабушку, говорил, что муж обязательно вернётся. Так и вышло. Перед Пасхой в 1943 году израненный и больной он пришёл домой.

Несмотря на все тяготы военного времени, жизнь в деревне текла своим чередом. Женщины, старики и дети заменили ушедших на фронт мужчин, взяв на себя все заботы о земле и скоте.

В годы войны в Любегощах функционировали многочисленные учреждения: сельский совет, сельпо, участковая больница, ветеринарный пункт, клуб и библиотека, школа семилетка, аптека, магазин. Учили детей в разных зданиях: с 1-го по 3-й класс – в доме Ершовой, третий - четвёртый классы – в доме Горемыкиных, где была совхозная контора, а два пятых, два шестых и один седьмой классы – в каменной школе.

Возле сельсовета, который, как всегда, был центром жизни, осматривал лошадей ветфельшер Василий Андреевич Спиров. Он внимательно проверял зубы, копыта, ощупывал спину и прислушивался к дыханию лошади. Лошадей берегли, ведь именно они стали незаменимыми помощниками в сельском хозяйстве. На них пахали землю, сеяли зерно, перевозили урожай и дрова. Без них невозможно было представить себе жизнь деревни. В 1944 году в округе распространяется чесотка лошадей, почти половина поголовья заболела, был большой падеж. Это стало тяжелым ударом для колхозов, и без того ослабленных войной.

Труд колхозников и в мирное время был непростым, а в войну стал тяжелым и изнурительным. Рабочий день начинался до рассвета и заканчивался с наступлением темноты. Так в одном из постановлений сельсовета 1944 года было решено: «Выходить на работу по всем колхозам косцам в три часа утра и кончать в 9 часов вечера».

Собирая урожай, на поле не оставляли даже колосков. Весной, когда оттаивала пашня, все выходили на картофельное поле, чтоб набрать немного мороженой картошки. Из неё пекли лепешки, называемые в народе «тошнотики».

Как бы не было тяжело и голодно, колхозники по решению партактива подписывались на военные займы, собирали подарки для бойцов к праздникам. Упорно трудились, говоря о том, что продукции нужно давать втрое больше, чем до войны.

Круглосуточно работала больница. Не хватало лекарств, но необходимая помощь населению оказывалась. У ослабленных от недоедания и тяжелого труда колхозников заводились вши, распространялся тиф и другие болезни. В 1944 году партактив постановил в срок до 15 марта построить в колхозах общественные бани и открыть детские ясли, чтобы «освободить мать от ребенка для работы».

Вечерами, после тяжелого трудового дня, жители деревни собирались вместе, чтобы поделиться новостями, отдохнуть и отвлечься от тяжёлых мыслей. Они верили в победу и надеялись на скорое возвращение своих мужей и сыновей с фронта. Обсуждали деревенские новости, читали полученные письма, пели песни. Деревня жила, несмотря ни на что, сохраняя веру и надежду на лучшее будущее.

Самой главной заботой Матрёны было накормить голодных детей.

В церкви был устроен склад, туда Матрёна и другие женщины ходили перелопачивать зерно. Каждый раз она немного набирала зерна в сапоги. Дома молола его на старых каменных жерновах и из получившейся муки пекла блины для детей, тонкие, почти прозрачные, но такие вкусные.

Как и другие она работала, не покладая рук. И детей привлекала к посильной для них работе. Мальчишки, Вова и Лёша, ловили кротов, выделывали шкурки и сдавали их. Это было подспорьем для семьи.

Из Большого Двора Матрёна привезла с собой в приданое швейную машинку «Зингер». Шила на ней на продажу, вязала подзоры крючком, это тоже спасало семью от голода.

12 июля 1944 года было очень ясное солнечное утро. Матрёна, беременная моей мамой, младшей дочерью Евгенией, вынесла на улицу сушиться одеяла и подушки. Начались схватки, и её увезли в больницу. Днём Аля и Гена были в доме Афони Козлова. Вдруг поднялась сильная буря, началась страшная гроза, стеной посыпался град. С окон летели кринки с молоком, и Генка от испуга чуть не свалился с печки. Они побежали домой. Град усыпал землю так, что ноги в нём тонули. Когда буря кончилась и выглянуло солнце, град стал таять, и туман укутал деревню – такой поднялся пар. В доме градом выбило в окнах все стёкла, а на почте – не тронуло. В полях выбило все посевы, и деревня остались без хлеба. 1944-й год выдался очень голодным.

Через несколько дней дед с Фёдором Ескиным на тарантайке привезли Матрену с новорожденной. Женька была слабенькой, всё время плакала. Положат её в ванну с теплой водой, она затихает.

После рождения Жени Капа в школу больше не пошла, стала сидеть в няньках.

В школе был недостаток учебников – один на двух-трёх учеников, не хватало тетрадей, письменных принадлежностей. Писали чернилами деревянными ручками с пером.

Дома уроки готовили при керосиновой лампе. В школе было холодно, не всегда хватало дров, чтобы натопить печки. На уроках часто сидели одетыми. Чернила в чернильницах замерзали.

Да, дети той поры жили в холоде и голоде. Многие не посещали школу: не было одежды, обуви. Многие носили одежду ту, которую шила мать, перешивая мужские рубашки и другие вещи, куртки шили из старых полушубков. Гурины в войну в школу ходили, как-то удавалось передавать младшим не совсем изношенными одежду и обувь. А вот в 8 класс Аля не пошла – идти было не в чем, пропустила целый год.

Послевоенное детство. Четвёртая слева во втором ряду Аля Гурина

Хоть и трудная была жизнь, но детство есть детство, играли, катались на лыжах, на санях.

Пионерские галстуки шили из старых красных тряпок или красили белые. Октябрятские звездочки делали из картона, а потом обшивали их тканью.

На Новый год не было покупных подарков, но радовались малому, водили хоровод вокруг ёлки, пели, читали стихи.

Весной, как только появлялись проталинки, бегали босиком. Лепили из глины пирожки, разную посуду. На ногах и руках были цыпки – трещины. Было очень больно.

Весну ждали с нетерпением. Не успеет снег растаять, а ребятишки уже в поле выщипывают «пистики» - головки полевого хвоща. Потом поспевал щавель. Подножный корм был спасением от голода. Крапива, пистики, щавель, липовый лист, дудки, ягоды, турнепс. Из льняного семени делали масло и жмых (отжимки от масла), жмых добавляли в лепешки.

Матрёна летом ходила за ягодами, знала каждую полянку в округе, за земляникой – в сторону Нестерова, за малиной – на «малинкино» в сторону Липенки. Возвращалась с полным лукошком, уставшая, но довольная. Ягоды пахли лесом и солнцем, а её руки – травами и землей.

Была она и очень удачливым грибником. Рано утром брала корзинку и отправлялась в лес. Обязательно возвращалась с целой корзиной грибов. И начиналась суета: перебрать, почистить, отварить, засолить.

Чистить грибы поручали детям. Они усаживались на крыльце, суконными тряпочками протирали шляпки у серух и рыжиков, ножичками снимали коричневую липкую плёнку с маслят, аккуратно очищали от земли и мха ножки белых и подберёзовиков.

Процесс засолки грибов был целым ритуалом. В большой кадке, под гнётом, грибы медленно отдавали свой сок, пропитываясь ароматами укропа, чеснока и листьев смородины. Матрёна следила за каждой стадией, тщательно промывала, пробовала, добавляла соль. Зимой, когда грибы выкладывали в глиняную миску, поливали растительным маслом, по дому разливался неповторимый запах солёных грибов, вызывая приятные воспоминания о лете.

Дед любил угощать солеными грибами приятелей. За столом велись разговоры, а грибочки уходили на ура. Гости нахваливали грибы, говорили, что таких вкусных нигде не пробовали. Дед довольный улыбался. Выпив, он любил петь песню:

«Под солнцем горячим, под ночью слепою

Немало пришлось нам пройти.

Мы мирные люди, но наш бронепоезд

Стоит на запасном пути!»

Мало что изменилось и после войны, так как многие мужчины не вернулись, разве что изменилось настроение людей. Появилась надежда, что жизнь изменится к лучшему.

Аля вспоминает, что особо голодными были послевоенные годы. Отменили карточки, за хлебом очередь занимали с вечера. В очередь отправляли её с Генкой. Бывало, займешь очередь с вечера, а утром взрослые оттеснят их от прилавка, так и вытолкают из магазина или кого-нибудь одного в очереди оставят, а второго оттолкнут. А 2 кг хлеба, что давали в одни руки, на большую семью очень мало.

Но было много радости, что кончилась война, люди верили в светлое будущее. И эта вера помогала им двигаться вперед, преодолевать трудности и строить новую жизнь. Жизнь, в которой не будет места войне и страданиям. Жизнь, наполненную миром, любовью и счастьем.

В 1945 году Аля пошла в 1 класс, в 1946 году, когда она 1 класс закончила Аля, семья переезжает в другой дом, возле церкви.

Семья Гуриных. Начало 70-х

Иван умер от старых ран и болезни 7 октября 1972 года, Матрёна в возрасте 80 лет – 21 июля 1985 года. Из их шестерых детей в год 80-летия Победы живы только двое, средняя Аля и младшая Женя.

Для их внуков, правнуков и праправнуков этот рассказ.

Пусть эта память живёт в сердцах потомков, напоминая о том, кто мы есть и откуда пришли, соединяя поколения в единое целое.

Светлана Демидова